нас. И хотя считать это полноценным небом было, конечно, нельзя, высота в триста девяносто четыре метра над землей, где мы внезапно очутились, говорила сама за себя.
Откуда такие конкретные цифры, спросите вы? Не буду ручаться за их точность, но именно это число высветилось красным и застыло на дисплее за миг до того, как навигатор подмигнул нам в последний раз и впал в глубокий ступор. Да, похоже, электронный мозг «Кайры» всё-таки не выдержал шквала противоречивой информации. И, запутавшись в расчётах, завис тогда, когда вынырнувшая из ловушки «Кайра» в буквальном смысле зависла в небе над Новосибирском.
Хлоп!
Что это был за звук? Да чёрт его знает. Возможно, скомканное пространство вновь расправилось и выкинуло нас из своих складок, словно встряхиваемая простыня — хлебную крошку. Это уже неважно. А важно то, что вместо снежного жёлоба, по которому мы только что катились, под нами раскинулась вся локация, от горизонта до горизонта! Северная её половина стала видна как на ладони! Южная — та, где сейчас вовсю валил снег, — полностью скрыта за его пеленой. Но зато сам фронт непогоды с этого ракурса выглядел совершенно грандиозно.
Невообразимо! Неописуемо! Мать твою перемать и бабушку в придачу!…
Мы пробыли в воздухе что-то около тридцати или сорока секунд. Но дабы передать вам весь драматизм и не упустить ни одной детали этого короткого, яркого приключения, я позволю себе «замедлить» наш полёт настолько, насколько сочту нужным. Ведь готовы же вы потратить день на то, чтобы съездить на загородный аэродром ради трёхминутного прыжка с парашютом? Вот и я уделю этой части моей истории чуть больше времени, чем она продолжалась в действительности…
Не извести нас Тиберий о том, в какое дерьмо мы вляпались, каждый из нас испытал бы сейчас немалый стресс и мог запросто умереть от разрыва сердца. Но, поскольку на момент вознесения в поднебесье мы были уже в курсе, где вот-вот окажемся, то и от шока никто из нас не умер. Чему, правда, в нашем положении приходилось не радоваться, а горько сокрушаться. Смерть, уготованная нам «Лестницей в небо», была гораздо ужаснее.
Пережив первый — самый мощный — выброс адреналина и осознав, что моё сердце всё-таки не разорвалось, я, вопреки ожиданию, вовсе не огорчился тому, что ещё жив. Напротив, во мне вмиг пробудились жажда жизни и желание отсрочить наш контакт с землей, насколько это возможно. Короче говоря, я твёрдо решил барахтаться до конца, пусть даже отсутствие у меня крыльев делало этот конец откровенно незавидным.
— Вырубай мотор! — перво-наперво проорал я на ухо Жорику. — Вырубай его на хрен!
Тугодумы, вроде Дюймового, — люди по-своему уникальные. Они могут очень долго оценивать обстановку и серьёзность угрозы, зато короткие, чёткие приказы исполняют быстро и без колебаний. Судя по выражению лица Жорика, до него ещё не дошло, куда зашвырнула нас нелёгкая, но мою команду его мозг переварил мгновенно. Рука пилота метнулась к пульту, пальцы коснулись нужных сенсоров, и вой турбины начал стихать. И стихать быстро, видимо, напарник не просто вырубил зажигание, а задействовал систему экстренной остановки двигателя.
Это хорошо. Это он правильно сделал.
Остановить турбину требовалось затем, чтобы она не придала падению «Кайры» лишнее ускорение. Сбалансированность её конструкции оказалась превосходной — всё-таки реактивные аэросани были изначально рассчитаны на прыжки по сугробам. И потому, очутившись в воздухе, они не клюнули носом и не перевернулись вниз кормой, а, пролетев по инерции немного вперёд, перешли в свободное падение, не отклоняясь от своей горизонтальной оси.
— А!… А-а!… А-а-а-а!!!… А-А-А-А-А-А-А-А!!!
Нет, вы не угадали: это вовсе не турбина опять завелась. Это до Жорика окончательно дошло, куда подевались окружающие нас сугробы и почему собственное тело кажется ему таким невесомым. Что ж, дружище, прекрасно тебя понимаю. Ты, как и я, тоже слышал предупреждение Тиберия о ловушке и знал, что она собой представляет. Но молодость есть молодость — до конца лелеешь надежду, что всё обойдётся… Как видишь, не обошлось. И от разрыва сердца ты тоже, увы, не умер. А посему терпи, старик — теперь уже недолго осталось.
— А-А-А-А-А-А-А-А!!!
— А-а-а-а-а-а-а-а!!!
Ага, вот и наука голос подала! Верно подмечено: дурной пример заразителен. Сейчас уже не важно, кем ты был до того, как волею судьбы вознесся над земной твердью: простодушным недотёпой, амбициозным учёным или уродливым феноменом Зоны. Здесь — под облаками, — все мы абсолютно равны. Жестокосердному небу плевать на все наши прежние заслуги и прегрешения. Закон всемирного тяготения един для всех, и все люди шмякаются из поднебесья оземь с одинаковыми для себя последствиями.
Нет, вы только послушайте, как искренне и самозабвенно орут эти двое! Прямо не терпится тоже набрать в грудь воздуха и присоединиться к их стройному дуэту паникёров. Кого стесняться-то? Перед кем тут корчить из себя крутого парня? Перед другими будущими покойниками?… Хотя нет, у меня есть идея получше. Наверняка столь же бесполезная, как истерические вопли товарищей, но кто знает — возможно, всё же удастся извлечь из неё какую-нибудь пользу.
Я бросил суматошный взгляд на землю. «Лестница в небо» вышвырнула нас далеко от продавленного ею на побережье лога. В сгущающемся сумраке — снеговая туча уже практически нависла над нами — внизу виднелись развалины областной больницы. Такой же заметённый снегом по самые верхние этажи комплекс полуразвалившихся зданий, как НГУ и многие другие. А в месте нашего предполагаемого падения находился снежный курган, выросший, очевидно, над каким-то мелким строением, ранее также принадлежавшим больнице.
Не самый удачный расклад. Я бы предпочел грохнуться рядом с больничными стенами — туда, где наносы снега наиболее высокие и мягкие. Каменная сердцевина нашего кургана оставляла нам мало шансов на удачное приземление. Как и ускоряющееся с каждой секундой падение «Кайры», которое я был не в силах замедлить…
— А-а-а-а-а-а-а-а!!!…
Никто из вас случайно не ведёт статистику, сколько раз на протяжении всех моих историй я обзывал Георгия Дюймового идиотом, недотёпой, тугодумом, простофилей, балбесом, охламоном и прочими довольно унизительными эпитетами? А когда я давал подобные характеристики себе?… Давал, да, бывало — иногда я не прочь удариться в самокритику. Но явно не так часто, как я критикую Жорика. Но корю я его всегда заслуженно, согласитесь. Тем более что это идёт ему на пользу, за что он даже величает меня наставником.
И вот настал в моей жизни час, который для любого наставника одновременно и радостен, и горек: мой ученик меня превзошёл. Пускай не по всем статьям, а лишь в одной смекалке, зато случилось это тогда, когда я уже расписался в собственной беспомощности и отдал свою жизнь на откуп случаю. Я — признанный эксперт по выживанию в Пятизонье! — спасовал, а Чёрный Джордж — нет! Представляете себе такое? Нет?…
А придётся! И потому можете теперь выписать в столбик все до единого обидные слова, какие я отпускал в адрес Дюймового, и озаглавить этот список «Характеристика Алмазного Мангуста». Сделайте это, я не обижусь. Ведь разве можно обижаться на правду?…
— А-А-А-А!… А-ап!… А-ап-па!… Ап-пар-ра-а!… Пар-ра-а!…
Падать было ещё довольно далеко, когда безудержный крик Жорика сбился на эти невнятные звуки, а сам он начал яростно долбить дрожащими руками по несчастной панели управления. Я оторвал взор от негостеприимной земли и, глянув на напарника, решил, что тот рехнулся. Чего он хотел добиться от нелетающей «Кайры» на такой высоте? Пытался по-обезьяньи вводить наобум все известные ему команды в надежде, что те вдруг случайно сложатся в какое-нибудь спасительное заклинание? Ну да, тактика вполне в духе Дюймового… А впрочем, что мы теряем? Пускай попробует — авось и впрямь повезёт, как тому дураку из пословицы.
— Пар-ра-а!… Пар-раш!… Парашют! — выкрикнул наконец задыхающийся от страха Чёрный Джордж. После чего сосредоточился и, сжав покрепче кулак, двинул им прицельно в какой-то крупный сенсор.
Я не расслышал толком, упомянул ли Жорик и впрямь о парашюте или мне это с перепугу почудилось. Дюймовый не был человеком, привыкшим подтверждать свои слова делами. Гораздо чаще он, наоборот,
