Я выложил ему все, кроме истории с профайлом. Ну не смогу я этого объяснить! В это время снова появился Онищук, да так и застыл с раскрытым ртом.
— Я же говорю, он жив! — воскликнул Главный, обращаясь к Онищуку.
Петер подлетел ко мне.
— Как зовут эссенциалиста?
— Ну, сказал, что его зовут Андрей. Но у него, по-моему, раздвоение личности. Он вообще считает, что в нашем городе родился.
— Да у него же просто… Да, точно это он, Сергиенко!
Меня все-таки отправили в камеру. По дороге я успел перемигнуться со Светкой: держись, мол. А она ничего, не плачет.
Перед тем как выдворить меня, Артур и Онищук все задавали вопросы, записывали, заносили в компьютер. Оба были взвинчены до предела, особенно Главный.
То, что Андрей — это их пропавший эссенциалист Всеволод Сергиенко, я понял. Но что будет с нами — никто мне так и не сказал.
Каморка, куда меня впихнули, была довольно тесной и темной. Я пнул с досады деревянный стол, опрокинув кувшин с водой, потом бросился лицом вниз на деревянный топчан. Надоело все! Впервые в жизни я узнал, что мир, оказывается, огромен! Вернее, что миров много! Впервые почувствовал желание узнать эти миры, идти по ним, искать…
И вот, лежу к камере.
Впрочем, обед принесли вполне приличный. Ароматный зеленый суп, жареное мясо и — подумать только — яблочный сок. Свежевыжатый. Наверное, это тоже улучшает работу мозга…
Должно быть, из собственных пайков «ссудили». Вроде Андрей (или как его там) говорил, что узников на хлебе и воде держат.
О том, что в это время творилось в замке, я узнал несколько позже. А происходило вот что.
Приехал Первый судья, он же Макс Циферблат. Приехал отец погибшего админа Дэна Щемелинского Эдуард. Примчался Высокий магистр. И даже пригласили директора Института ПФиПЛ. Им рассказали про нас со Светкой и про все последние новости.
Такое количество происшествий в единицу времени для Трибунала было подобно цунами или землетрясению в десять баллов.
Первый судья — впрочем, обычно его называли просто Первый — предлагал чуть ли не подвергнуть нас пыткам и вытрясти всю до капли информацию. Он был уверен, что гибель Дэна и наше появление здесь — звенья одной цепи. Магистр называл Первого душегубом, просил вернуть ему «его дорогого мальчика» — Андрея ака Севу Сергиенко — лучшего эссенциалиста выпуска. Директор Института, к которому все обратились с вопросами по поводу Дэна (его тела никто не видел, о гибели узнали из паутины, не знаю уж, как они это делают), заявил, что Дэн год как уволился из ИПФиПЛ и что вся эта история вообще нереальна. Артур Пелганен пытался призвать всех к порядку и примирить. И только Эдуард Щемелинский, про которого после высказанных соболезнований все забыли, молча слушал. А потом попросил директора принести материалы всех научных трудов его сына, даже не опубликованных. Сам он тоже привез кое-что.
Это был единственный дельный совет.
И когда взломали пароли и извлекли все разработки портальщика, еще студенческие, а потом — более поздние, впервые в стенах Трибунала прозвучал термин, существование которого официальная портология пыталась отрицать.
«Конвертированная версия».
— Что такое «конвертированная версия»? Я не понял, — раздражался Первый.
— Говоря простым языком — это когда сущность одного человека помещается в тело другого, — попытался объяснить директор института, сам достаточно обескураженный.
— Вы с ума сошли! Вы понимаете, что говорите?! — закричал Циферблат.
— А вы и дальше собираетесь закрывать глаза на действительность? — встрял магистр, который был и без того зол на Первого.
— Я предлагаю разрешить нашим программистам вскрыть файлы портирования. Информация, отправленная на приемник, там должна быть! — заключил директор института.
Поскольку его поддержали все, Первому пришлось уступить.
Два испуганных мальчика (не каждый день вызывают в Трибунал) долго возились с паролями, но в конце концов данные извлекли.
Дэн не стал их уничтожать — может, не успел, а может, и жалко ему было своих трудов.
В файле под аббревиатурой KB (Конвертированная версия) от 19 сентября как раз и содержались данные сущности Севы Сергиенко, фотография некоего Александра, жителя г. Вильнюса, фамилия которого не указывалась, вымышленные мной данные из профайла со ссылкой на автора, но главное — моя собственная фотка. И инфа о моем детстве, слитая с этого снимка при помощи гармониевой флешки.
Факты, свидетельствующие о моей причастности к этому делу. Точнее, о моем злом умысле.
Как ни старался Артур, почему-то сразу поверивший в мою невиновность, переубедить Первого, тот стоял, как скала. Остальные подавленно отмалчивались. Эдуард заикнулся было, что «это еще ничего не доказывает», но Макс в порыве благородного негодования цыкнул на него: «Отец ты или нет?!» И уже через пять часов после нашего с Артуром разговора меня заковали в цепи.
А потом привели пред светлые очи Первого.
ГЛАВА 5
Допрос
Онищук и Крыса вошли ко мне в камеру вдвоем. Петер нес две пары кандалов. Браслеты — для рук поменьше, для ног — помассивнее — из двух дугообразных половинок с плоскими частями по бокам. Цепь у наручников — сантиметров сорок. Между ножными браслетами — гораздо длиннее.
Его помощник держал большие плоскогубцы и включенную лампу типа керосиновой. Точнее, по форме-то она похожа на керосиновую, но работает, ручаюсь, на батарейках. Дверь они сразу заперли.
Не буду кривить душой — я испугался. Вскочил.
Первой мыслью было: бежать. Да только куда?
— Спокойно! Сядь! Ничего страшного не будет.
Сам Петер казался совершенно невозмутимым, говорил без злости. Я с трудом сглотнул и сел на топчан. Трибунальщик подошел к столу.
— Это всего лишь формальность, и мы ее соблюдаем.
У меня язык словно к небу присох. Даже если бы и знал, что ответить, — не смог бы.
Тем временем Онищук разложил кандалы, вогнутой частью браслетов внутрь.
— Руки кладем локтями на стол, ладонями вверх.
Таким тоном обычно говорят: запрокиньте голову, откройте рот.
Стоматолог хренов.
Я подчинился, сразу ощутив запястьями холодное прикосновение металла.
Петер замкнул сверху вторые половины браслетов. Мой пульс, оказавшись в ловушке, отчаянно застучал.
— Больно? — деловито осведомился трибунальщик.
— Нет. Пульсирует.
Голос чуть осип и с трудом повиновался.
— Тогда послабее…
Онищук поковырялся с браслетами, и рукам стало свободнее.
— Вот так. Не двигай руками. Закрывай! — последнее уже Крысе.
Тот подошел со своими «плоскогубцами», мое сердце пустилось галопом. Трибунальщик быстро защелкнул инструментом плоские скобки кандалов и отошел.
