Через пять месяцев после того концерта мы с Бренданом Уинтером стали друзьями. Я переживала трудный период: мать вечно была занята, много работала, а в школе меня стали изводить сильнее, чем прежде. И я никак не могла понять: за что? В Молбри и помимо меня хватало детей, которые росли без отца. Почему же выделяли именно меня? Я даже стала подозревать, что, может, отец нас бросил по моей вине? Может, он с самого начала не хотел моего рождения? А может, они оба не хотели…
Вот тут-то возле нашего дома и появился Брендан. Хотя уже прошло время, но я сразу его узнала. Мать как всегда была чем-то занята, и я в одиночестве торчала у нас в саду, слушая, как Эмили у себя дома играет на пианино — она играла Рахманинова, что-то очень нежное и немного меланхоличное. Окна были открыты, и я все отлично слышала. Под ее окном было полно роз, которые как раз расцвели, и для меня это было подобно окну в волшебную сказку. Я все ждала, когда же появится принцесса — Спящая красавица, Белоснежка или, может, Волшебница Шалот…
Конечно, Брендан был никакой не Ланселот. Он носил коричневые джинсы и легкую бежевую ветровку из плащовки, в которой выглядел как запечатанный конверт. А еще при нем всегда была сумка с книгами. Волосы у него теперь были еще длиннее, чем раньше, и вечно падали ему на лицо. Проходя мимо, он услышал музыку и остановился шагах в пяти от садовой калитки. Меня он не заметил: я сидела на качелях под плакучей ивой. Но я хорошо видела, с каким выражением лица он внимает игре Эмили, видела ту легкую улыбку, что блуждала у него на губах. Вдруг он вытащил из сумки фотоаппарат с телеобъективом и с какой-то совершенно невероятной ловкостью сделал несколько десятков снимков — щелк-щелк-щелк, точно падающие костяшки домино, — потом снова сунул камеру в сумку и собрался идти дальше…
Но тут я слезла с качелей и направилась к нему.
— Эй!
Он обернулся; вид у него был затравленный, словно его поймали на месте преступления; увидев меня, он, судя по всему, немного расслабился.
— Привет, я Бетан! — представилась я.
— Б-Брендан.
Я оперлась локтями о калитку.
— А ответь-ка мне, Брендан, зачем ты фотографировал дом Уайтов?
Он явно встревожился.
— Прошу тебя… Если т-ты кому-нибудь с-скажешь, у меня будут большие неприятности. Я же… п- просто фотографировал, и все.
— Сфотографируй меня, — предложила я, улыбаясь, как Чеширский кот.
Брен огляделся, усмехнулся и кивнул.
— Ладно. Но только если ты пообещаешь никому об этом не говорить, Б-Бетан. Никому ни слова, хорошо?
— Даже маме?
— Маме тем более.
— Хорошо, я обещаю, — согласилась я. — А почему ты так любишь фотографировать?
Он посмотрел на меня и улыбнулся. За неопрятной завесой волос его глаза оказались на редкость хороши — с длинными, густыми, как у девочки, ресницами.
— Это не простая камера, — сообщил он, на этот раз ничуть не заикаясь. — Благодаря ей я могу заглянуть тебе прямо в душу и увидеть там все, что ты скрываешь. Могу понять, хорошая ты или плохая, молилась ли ты накануне, любишь ли ты свою маму…
Глаза мои невольно раскрылись от удивления.
— Неужели ты все это можешь увидеть?
— Конечно могу.
И он улыбнулся уже во весь рот…
Вот так он и покорил меня.
Конечно, по-настоящему я разглядела его значительно позже. А в тот момент я про себя решила, что Брендан Уинтер непременно станет моим другом. Тот Брендан, который никому не нужен, тот, который попросил меня соврать и уберечь его от беды.
С этого все и началось: с маленькой, вроде бы незначительной лжи. И с моего любопытства, вызванного поведением человека, столь сильно от меня отличавшегося. Затем пришла осторожная любовь — примерно такую любовь ребенок может испытывать к опасной собаке. Несколько позже, несмотря на наши многочисленные различия, возникло ощущение родства, которое наконец расцвело пышным цветом, превратившись почти в одержимость…
Правда, я никогда не считала, что так уж сильно нужна ему, что он питает ко мне какие-то чувства. С самого начала мне стало понятно, кто в действительности его интересует. Но миссис Уайт проявляла прямо-таки невероятную предусмотрительность. Эмили никогда не оставалась одна и никогда не беседовала с незнакомцами. Взгляд через садовую решетку, фотография, в лучшем случае целомудренное прикосновение — вот и все, на что мог надеяться Брен. Короче, Эмили, его основная цель, с тем же успехом могла бы находиться на Марсе.
Зато все остальное время Брендана принадлежало мне, и меня это вполне устраивало. Она ведь ему совсем не нравится, уверяла я себя. Я думала даже, что он ненавидит ее. Ах, какая наивность! Но я была еще так мала и бесконечно верила ему. Верила в него, в его дар. Маминого идеала мне так и не удалось достичь, и я надеялась, что в отношениях с Бренданом, возможно, все-таки добьюсь успеха. Ведь я была его ангелом-хранителем, он сам так говорил. Я следила за ним. Всячески оберегала. Таким образом, невольно перешагнув через раму и оказавшись в Зазеркалье, я вошла в мир Голубоглазого, где все было наоборот, где каждое ощущение было искажено и перевернуто, где ничто никогда по-настоящему не начиналось и никогда по-настоящему не заканчивалось…
Тем летом, в день, когда умер брат Брендана, мне не хватало трех месяцев до двенадцати лет, и никто не стал мне объяснять, что с ним случилось. Хотя слухи, порой совершенно дикие, бродили по Молбри в течение нескольких недель. Но жители Деревни всегда считали себя выше того, что происходит в Белом городе. Брендан сильно болел, и я даже решила, что Бен умер, заразившись от него. А потом разразилось «дело Эмили», и в нем словно растворилась большая часть подробностей предыдущей истории. Громкий скандал, нервный припадок, случившийся на публике, — все это достаточно долго будоражило и занимало прессу, так что трагическая гибель сына какой-то жалкой домработницы быстро отступила на задний план и вскоре совершенно перестала интересовать газетчиков.
Между тем именно Дом с камином был средоточием всех основных событий. Кратковременная слава Эмили Уайт давно бы потихоньку сошла на нет, если бы не та порция кислорода, которую вдохнул в ее историю Брендан Уинтер, давая свои показания. Выдвинутые им обвинения в мошенничестве и изнасиловании гораздо больше способствовали вознесению Эмили на недосягаемую высоту, чем все то, что делала для этого Кэтрин Уайт. Хотя к тому времени Кэтрин все стало почти безразлично: ее семья распалась, а свою дочь она не видела уже несколько недель — с тех пор, как органы общественной опеки решили, что девочка находится в опасности. Теперь Эмили жила не дома, а в Деревне вместе с мистером Уайтом, в гостинице «В & Bs»; два раза в неделю их посещал член местного совета. Так должно было продолжаться до тех пор, пока в деле окончательно не поставят точку. Пребывая в одиночестве, Кэтрин занималась самолечением — принимала адскую смесь из алкоголя и антидепрессантов, а Фезер, которая никогда не оказывала на свою подругу стабилизирующего воздействия, дополняла эти «лекарства» всевозможными травками, как разрешенными законом, так и запрещенными.
Но кто-то же должен был заметить, что происходит? Ведь все признаки были налицо. Удивительно, но никто ничего не замечал! И когда наконец произошел взрыв, всех нас точно осколками накрыло.
Хоть мы и были ближайшими соседями Уайтов, о Патрике я мало что знала. Знала, что это очень тихий человек, любит слушать музыку, порой и сам играет на фортепиано, но только если миссис Уайт нет
