Эмми знала, что должна быть крайне зла: ведь он воспользовался ключом, который так и не удосужился вернуть, но часть ее сгорала от любопытства: что могло быть такого важного, чтобы Дункан — мистер Воплощенное Безразличие — прибегнул к полномасштабной слежке? Отчасти она испытывала и облегчение: Дункан, которого она знала, никогда не приложил бы столько усилий лишь для того, чтобы сообщить о своей помолвке.
Не потрудившись даже сбросить меховые тапки, Эмми открыла дверь и прислонилась к косяку.
— Что? — без улыбки спросила она. — Что такого важного?
Запыхавшийся после подъема на пятый этаж, но значительно меньше, чем обычно — в те три или четыре раза за пять лет, что соизволил прийти к ней, если быть точной, — он выглядел чертовски привлекательно, и Эмми подумала, что положительные изменения (похудевшее лицо, отсутствие смертельной бледности, отличная стрижка, скрывавшая небольшую лысинку) были результатом напряженной работы инструкторши, а не его собственной.
— Могу я войти? — спросил он с одной из своих фирменных улыбок — где-то между флиртом и скукой.
Эмми посторонилась и махнула рукой в сторону комнаты, постаравшись, чтобы Дункан увидел высшую степень безразличия, написанную на ее лице.
Две секунды ушло на возню с замком, и когда Эмми наконец повернулась к Дункану, тот смотрел на нее беззастенчиво оценивающим взглядом. Граничащим с преклонением, если быть честной. И, возможно, впервые в его присутствии Эмми нисколько не стыдилась своей внешности.
— Господи, Эм, ты прекрасно выглядишь, — сказал с искренностью, на которую она не считала его способным.
Эмми посмотрела на свой халат, вспомнила о небольшом макияже после душа и от души возблагодарила небеса, что он не увидел ее получасом раньше.
— Спасибо.
Его взгляд продолжал скользить вверх и вниз по ее фигуре, одобрительно задерживаясь на каждом дюйме.
— Нет, действительно прекрасно, по-настоящему прекрасно. Ты никогда так хорошо не выглядела. Чем бы ты ни занималась, это определенно идет тебе на пользу, — сказал он без тени иронии.
«О, ты хочешь сказать, трахаясь до потери сознания буквально с каждым привлекательным встречным? Покупая сексуальное белье? Отказываясь ненавидеть свое тело только потому, что его ненавидел ты? Да, как это ни шокирует, но дела идут хорошо».
— Спасибо, Дункан, — только и сказала она.
Он окинул взглядом квартиру и спросил:
— А где Отис? Он наконец-то…
— Ха! Если бы. Хотя, думаю, это следующее после самого лучшего.
Дункан вопросительно на нее посмотрел.
— Адриана присматривала за ним во время моей последней рабочей поездки — с очень большой, недосказать, неохотой — и целыми днями жаловалась. Затем, как гром среди ясного неба, я возвращаюсь домой, звоню ей, чтобы забрать попугая и вручить ей бутылку вина за сто долларов — спасибо, мол, и извини, — а она говорит, что тот может пожить у нее.
— Пожить у нее?
— Да! Ты представляешь? Она сказала, что они подружились. Что я недооценивала Отиса, а она возродила его для новой жизни.
— И что ты ответила?
— Ты еще спрашиваешь? Сказала, что она абсолютно права, я его недооценивала, и наверное, мы с ним никогда не подружимся. Что если она пока не хочет с ним расставаться, я, вероятно, найду в себе силы позволить это. Все случилось два месяца назад. Я разговаривала с ней сегодня утром, и они как раз направлялись в «птичкино спа» — это слова, не мои. Я затаила дыхание и помолилась, чтобы это не оказалось сном.
Дункан снял пальто и бросил его на стул. Он был в костюме, пришел сюда прямо с работы. С собой он принес простой коричневый пакет, и Эмми невольно спросила себя, не подарок ли это ко дню рождения.
— Вот, я кое-что тебе принес, — сказал Дункан, увидев, что она смотрит на пакет.
— Правда?
В ее голосе прозвучало больше надежды, чем ей бы хотелось. Объемистый пакет оказался тяжелым, когда Дункан передал его Эмми, и она решила, что это, наверное, фотоальбом. Возможно, фотопутеводитель по известным отелям или тур по одному из Карибских островов, которые они посетили за время редких отпусков Дункана.
Эмми с воодушевлением открыла пакет и пережила мгновенный шок, обнаружив там всего лишь рулон бумаги для принтера.
Заметив изумление на ее лице, Дункан пожал плечами.
— Я сидел в этом проклятом салоне больше часа. Мне пришлось что-нибудь купить.
Она пробормотала в ответ нечто нечленораздельное.
Значит, он не помнил о дне ее рождения, не принес подарок по своему выбору. Это не должно было бы ни удивить, ни разочаровать, но почему-то и удивило, и разочаровало.
— Ну, тебе, наверное, интересно, зачем я пришел… — Он умолк, но и Эмми молчала.
— Я знаю, вся эта ситуация с Брианной была нелегкой для нас обоих, но она… э-э теперь закончилась, и я надеюсь, что мы могли бы… э-э… пробовать начать сначала.
Так. Вот оно. Эмми была настолько поражена, что пришлось ухватиться за кухонный стол. Она не знала, что сказать. Он только что сделал три совершенно независимых, однако в равной мере шокирующих заявления в одном предложении. Во-первых, драматический финал их пятилетних отношений, связанный с его изменой с тренершей по фитнесу, которую купила ему Эмми, назвал «ситуацией» — не говоря уж об отвратительном маленьком дополнении, что ему это тоже нелегко. Затем последовало небрежное заявление, будто означенная «ситуация» закончилась — подробность, о которой Эмми, видимо, предполагал он, знала, поскольку, как же она может не следить за мелочами его жизни? И последняя, самая крупная: Дункан сидит в ее квартире холодным февральским вечером, хотя при других обстоятельствах должен бы встречаться со своими друзьями, и, нервничая, предлагает «начать сначала». Эмми знала, что склонна к преувеличениям и полетам фантазии — и, разумеется, требовалось дальнейшее подтверждение, — но, похоже, он действительно предлагает им воссоединиться.
У нее был к нему миллион, триллион вопросов (Из-за чего они расстались? Чья это была инициатива? И — самый важный — почему он захотел вернуться к ней?), но Эмми отказалась доставить ему такое удовольствие. Вместо этого она скрестила на груди руки и уставилась на Дункана.
— Ты ничего не хочешь сказать? — спросил он и принялся обгрызать кутикулу на указательном пальце. «Номер восемьсот восемнадцатый из того, почему я не скучаю», — подумала Эмми.
— У меня сегодня нет настроения разговаривать, — ровно проговорила Эмми, глядя на Дункана.
Он вздохнул, словно намекая, что все это очень сложно.
— Эм, послушай, я идиот, хорошо? Я знаю, что все испоганил, и хочу исправить дело. Вся эта история с Брианной — случайность, ухаб на дороге, совершенно ничего не значащий эпизод, которого вообще не должно было быть. Ты и я — мы созданы друг для друга. И оба это знаем. Так что скажешь? Я стою перед тобой со шляпой в руке, — при этих словах он снял воображаемую шляпу и протянул ее к Эмми, — умоляя тебя вернуться.
Он подошел к ней, обнял за плечи и легко поцеловал в губы. Эмми позволила поцеловать себя и насладилась привычным покоем. Дункан отстранился и, нежно отводя назад волосы Эмми, посмотрел ей в глаза:
— Ну? Что ты скажешь?
Она ждала этого момента десять месяцев, и вот он настал, и она чувствует всю невероятность происходящего, как и предвидела. Эмми ответила на его взгляд сладчайшей улыбкой.
— Что я скажу? — с напускной скромностью кокетливо переспросила она. — Скажу, что собираюсь сделать себе самый лучший в мире подарок на свое тридцатилетие — прямо здесь, прямо сейчас и в самый
