елизаветинской эпохи. Мэдлин знала: стоит закрыть глаза – и явятся призраки заносчивых мужчин и женщин в бархатных одеяниях с горностаем на плечах, которые смеялись и шутили, не замечая, как здесь неуютно. Голоса отдавались от толстых каменных стен и деревянной лестницы, ведущей на галерею.
– Надо повесить обратно хрустальную люстру, – сказал Доминик. Он заметил, что Мэдлин смотрит на потемневшие от времени балки, поддерживающие плохо оштукатуренный потолок. – Она была такая грязная. Мы и не подозревали, что люстра – настоящее сокровище, пока не сняли ее. Экстра-класс. – Доминик был доволен. – Сейчас специалисты очищают и восстанавливают ее, так же как и другие сокровища, которые мы нашли, стряхнув с них пыль веков.
– Бедный майор, – вздохнула Мэдлин. – Если вещи были в таком плачевном состоянии, как же он здесь жил?
– Он был очень упрям, – усмехнулся Доминик. – Комнаты, которыми он, видимо, пользовался, оказались в приличном состоянии. Библиотека, например. – Он открыл дверь слева. – Наверное, он здесь пил, ел и спал, размышлял над своими старыми книгами и бумагами. Большинство их о войне. Книги и документы вывезены отсюда на реставрацию. Потом они будут оценены.
Мэдлин, нахмурившись, подошла к открытой двери. Ее шаги эхом отдавались на холодном полу, выложенном каменными плитами. Они вошли в большую, неожиданно светлую комнату с пустыми книжными полками.
– Вероятно, семья Кортни могла бы вывезти ценные вещи еще до того, как ты купил дом. Если они такие старинные, как ты говоришь, это могло бы составить целое состояние, – недоумевала Мэдлин.
Дом пожал плечами.
– Я предложил им хорошую цену, – сказал он. – И они – равнодушные глупцы – согласились. Вот недоумки! – Он явно презирал их. – Неудивительно, что майор не имел с ними никаких дел. Им было наплевать на старика и его усадьбу. Только бы повыгоднее сбыть все с рук. Я дал им хорошую цену, и они согласились. Они потеряли, я приобрел.
– В тебе говорит расчетливый банкир, – пожала плечами Мэдлин.
– Во мне говорит человек, который испытывает отвращение к запущенности – живого существа или его владений, неважно, – возразил Доминик. – Со временем, когда закончатся все работы, дом будет выглядеть так, как он и должен был выглядеть, если бы старику и его владению не позволили сгнить.
На его лице появилось новое выражение, которое Мэдлин не смогла бы определить.
– И ты получишь удовольствие, разместив в доме таинственные и чудесные антикварные вещи, которые собирал всю жизнь?
Доминик усмехнулся.
– Конечно. Этот дом просто предназначен для них! Тебе так не кажется? Пойдем. – Он протянул ей руку. – Я покажу тебе остальное.
Дом был гораздо вместительнее, чем казалось снаружи. Много интересных комнат причудливой формы. В Мэдлин проснулся художник, и вскоре они уже обсуждали, как лучше убрать и обставить эти комнаты, не нарушая общей атмосферы дома. На нижнем этаже работы шли полным ходом. А когда они поднялись на верхний этаж, Мэдлин увидела, что он уже отделан.
– Мы начинали с верхнего этажа, – объяснил Доминик. – Рабочие закончили его только на прошлой неделе. Видишь, двери здесь плотно закрыты. – Он открыл одну из дверей и пригласил Мэдлин войти. – Полностью отделана только эта комната. Спальня хозяина. – Он шутливо поклонился.
– О! – изумленно воскликнула Мэдлин, ступив на толстый ковер тускло-розового цвета. Она озиралась по сторонам, не зная, что сказать. Ничего подобного ей не встречалось, и она не предполагала, что мужчина может выбрать такую цветовую гамму.
Основное место занимала огромная кровать красного дерева под высоким балдахином из двусторонней серебристо-розовой парчи. Петли и продернутый сквозь них шнур удерживали балдахин на толстой деревянной раме. Кровать была покрыта таким же парчовым покрывалом. Размеры ложа могли напугать. Мэдлин мельком взглянула на него и перевела взгляд на камин с витиеватыми украшениями из красного дерева, занимавший почти всю противоположную стену.
Комната была просторная – в ней поместились еще два удобных кресла, стоявших перед камином. Они тоже были обиты светлой парчой в тон шторам, абажурам на лампах и покрывалу на кровати.
– Ну, что ты думаешь? – спросил Доминик, так как Мэдлин молчала.
Что она думает? У нее комок стоял в горле. Комната была великолепна. И явно предназначена для того, чтобы разделить ее с женщиной, которую очень любят. Постепенно комок в горле растаял. Мэдлин чувствовала, что сейчас заплачет, и отвернулась, чтобы не видеть напряженного выражения его лица. Он мог бы догадаться, что она просто потрясена. Комната предполагала так много, что Мэдлин стало страшно: что же будет дальше?
Молчание словно вибрировало в воздухе. Не в силах выносить его, Мэдлин хотела отойти к окну и только теперь увидела картину в золоченой раме, висевшую над камином. Она вздрогнула и замерла, боясь перевести дыхание.
– Я обещал отдать ее тебе, помнишь? – Он подошел к ней вплотную. – Картину – недавно, а дом – очень, очень давно, когда твои мечты были только… мечтами и забавляли меня. Вот… – Он с нежностью положил руки ей на плечи, согревая ее своим теплом. – Они твои, Мэдлин. Мой подарок тебе.
– О, Дом, – хрипло прошептала она. – Я не могу принять…
Внезапно он крепко прижал ее к себе, не давая говорить.
– Однажды… кажется, прошла целая жизнь… – тихо заговорил Доминик, и его слова эхом отдавались в ней, – очаровательное существо, которое я очень любил, предложило мне себя со всей страстью своей любящей натуры, а я, глупец, оттолкнул его.
Он закрыл ей рот рукой, рыдания душили ее. Доминик прерывисто вздохнул.
– Сумасбродная Мэдлин, – продолжал он, – Боже, какой же ты была сумасбродкой! Чаще всего я не знал, стою я на ногах или на голове. Я так отчаянно хотел тебя, что мне приходилось постоянно следить за собой. И все равно ходил по краю пропасти.
