Обычно мне подарки на день рождения делали мама и Федор… Федька вечно всякую ерунду дарил.
Столь чудесно начатый день завершается настоящим сюрпризом в клубе, где меня встречают накрытым столом. Во главе праздничного убранства восседают Никита и сам Учитель.
— Привет, это в честь тебя, — в общем гуле слышится бас Данилы, очень довольного произведенным впечатлением.
Было чему удивиться — никогда я не отмечал свой день рождения за столь роскошным столом и в такой, поистине братской обстановке.
— Артем, Данила сейчас хорошо сказал: «в твою честь». Действительно, у тебя есть честь и это самое главное. Оставайся таким всегда! — это тост Учителя, он его произносит первым, после чего мы активно приступаем к поеданию того, что на столе.
— Становится тепло и уютно, чуть кружится голова и мне кажется, что окружающих меня людей я знаю давно и воспринимаю их как родных мне людей. И это, притом, что на столе ни грамма спиртного. А потом пошли рассказы Учителя о службе в армии, о Чечне, Никита все твердил о важности физической подготовки. Я вникал их каждому слову и впервые ни о чем не думал, впервые за все прожитые шестнадцать лет моей жизни ничто не тревожило меня. Мы так отмечаем дни рождения всех членов клуба, но, по-моему, лучше всего провели мой день.
В подтверждение того, что начинается новая эра, уже дома, раздается звонок Иры:
— Я тебя поздравляю, Артем! — по ее голосу чувствуется, что она слегка волнуется, и хотела бы сказать нечто большее, чем обычные пожелания о счастье и крепком здоровье. Я уже счастлив, хотя чувствую, что для полноты счастья не хватает звонка президента России.
— Кстати, у меня теперь есть собственный мобильный, — и я диктую ей номер. — А модель такая же, как у тебя: специально подобрал.
Она смеется: радостно и безмятежно, и мы с ней прощаемся. Потом мама накрывает на стол чай и мы с ней съедаем по кусочку тортика, куда она навтыкала семнадцать свечек.
А президент мне не позвонил. Но заснул я все равно счастливым сном.
Зато утром меня ждет большой сюрприз: стоило мне подойти к школьному двору, как я услышал визги, вопли, какой-то дикий шум. Я ускоряю шаг и почти вбегаю туда. Передо мной сгрудившаяся толпа, я расталкивая локтями ребят, пробираюсь вперед и то, что я вижу меня просто ошеломляет. Я сотни раз видел, как дерутся ребята, не раз сам был в самой гуще, но то, что происходит сейчас, куда круче. Манька, из параллельного класса, вцепившись в волосы девчонки, которую я не знаю, пытается ее повалить на землю. Кто-то ржет, кто-то свистит, у нескольких ребят в руках я заметил мобильники, на которые они снимают происходящее. Наконец, у Маньки получается и ее соперница повержена. Она уже на земле и теперь это отвратное зрелище должно закончиться. Но не тут-то было. Маня начинает бить ее по голове острым каблуком, кто-то из ее одноклассниц придерживает девчонку, чтоб она не отползла. Из оцепенения меня выводит колючая снежинка, упавшая мне на лицо. Я поднимаю глаза к небу, и краем глаза замечаю, как две училки смотрят на нас из окна учительской. Разумеется, никому из них не приходит в голову разнять этих двух ненормальных. Это для них просто развлечение, а мы тут можем поубивать друг друга. Нашли гладиаторов. Эта мысль и выводит меня на середину круга. Я обхватываю Маню руками, это называется клинчем и оттаскиваю от девчонки, та уже не шевелится и только прикрывает голову обеими руками.
Маня пытается вырваться, но не тут-то было. Я в нее буквально мертвой хваткой вцепился. Неужели, правда, что женщина в ярости, куда страшнее, чем любой мужик? Манька хрипит:
— Еще раз подойдешь к Павлику и я тебя просто убью, ты меня поняла?
Девчонка что-то стонет в ответ, в общем шуме этого и не разобрать. Манька, изловчившись, угрем выскальзывает из моего клинча и снова бросается к ней. Снова удар каблуком на этот раз в живот. И я, уже схватив ее для верности за волосы, выталкиваю за пределы орущего ринга. Перед нами все расступаются, и мы идем по коридору, как если бы я был тренером знаменитого боксера, провожающего его с ринга. Мне противно даже прикасаться к Мане. Разве женщина может быть такой? Я не представляю маму или Иру в такой же ситуации.
Она ноет:
— Отпусти, мне больно.
— Я уж думал, что тебе боль неведома, ты же у нас крутая! Вон, как дралась, Тайсон уж обзавидовался, — все это я ей выговариваю в углу школьного двора.
— А чего она лезет к Павлику? В следующий раз просто прирежу и все тут, — она сплевывает кровь, которая сочится из разбитой губы, но говорит это так, что понятно — не пустая угроза. И мне снова становится не по себе. Женщины ведь не должны быть такими свирепыми.
Как-то незаметно пролетело время до Нового года, и однажды утром я просыпаюсь с радостной мыслью, что не надо спешить в школу — каникулы. А с другой стороны, чему тут радоваться: вместе со школой лишаюсь и ставшей привычной возможности видеться с Ирой. Ведь последние недели мы все время вместе — в школу и со школы, пару раз нам удалось даже погулять вечером. Может, и сегодня мне улыбнется удача? Ясность в это дело можно внести не раньше двенадцати часов — раньше звонить неудобно, да и смешно свое нетерпение выказывать. А стрелки ходиков тащатся с черепашьей скоростью. Но я уже научился ждать и знаю, как забить время без телевизора и вдруг обнаружить долгожданное слияние стрелок. А вот и ее голосок сообщает, что она тоже скучает дома, и даже намеревалась мне звонить. К черту телефон — я мигом выскакиваю на улицу, чтобы возникнуть через несколько минут перед ее домом. А к чему рюкзак у меня за спиной? Уж не в поход ли я собрался в ближайший лес? Ах, не в лес, а на каток. Ценю за юмор.
— Так, вот, дорогой Артем, — она так и говорит: «дорогой»! — легче научить корову летать, чем ее кататься на коньках.
— Это оттого, что вам, сударыня, с тренером не повезло. Со мною все будет по-другому, — успокаиваю я ее.
— Неужели? Однако учти, если я убьюсь на льду, то мой призрак будет преследовать тебя до конца жизни.
Шум и гам ледового дворца напоминает мне о далеких днях, когда я впервые вышел на лед в сопровождении моей вечно заботливой мамы. Увы, вскоре ее поглотила работа и домашние заботы, и ей стало не до катка. Меня некому стало возить, так я и забросил коньки. Но все равно до сих пор в этом Дворце спорта для меня все родное. Все это я рассказывал Ире, помогая зашнуровать ей коньки и препровождая ее первый выход на лед. Она вцепилась в меня так, как я когда-то в маму — будто в случае неудачи не на лед шмякнется, а в пропасть. Разумеется, как и все новички, она то и дело валится на бок, увлекая меня за собой. Мне стоит немалых усилий придать ее скольжению устойчивость. Увы, пару раз мы-таки спикировали на лед. По счастью, мне во время удается бесстрашно подставлять вмиг покрывшиеся ссадинами руки, дабы она не бухнулась головой о лед катка. Главное — она не ноет и не ревет, как большинство новичков вокруг. Каждый полет сопровождается звонким смехом и шутками по поводу моих тренерских способностей и своей неуклюжести. На морозе она раскраснелась и стала непередаваемо красивой, такой, что я не могу оторвать от нее глаз, что, конечно, не лучшим образом сказывается на обучении конькобежному спорту.
— Ты такая красивая, — мы стоим у ее подъезда, и я понимаю, что если сейчас не поцелую ее, то умру.
Она словно читает мои мысли, в том, как она опускает глаза, я вижу мгновение, когда я прикоснусь к ней. Я неуклюже обнимаю ее, и касаюсь ее губ. Сладкое тепло растекается по всему моему телу…
— Мы же увидимся на Новый год? — я не отпускаю ее ладошку, пока она, с тихой улыбкой полушутя, полувсерьез не сказала: — Ну, как тут не согласиться, если рука уже онемела! Я ведь не боксер…
И она вновь засмеялась: звонко и весело.
Конечно, это хорошо, что мы увидимся на Новый год с Ирой, но что я ей подарю? После долгих и мучительных раздумий на следующий день направляюсь за советом к Учителю. После того, как я выпалил приветствие, тут же приступил к вопросу номер один для меня:
— У меня тут такая проблема: не знаю, как быть…
