Уфлянд вообще был на редкость сообразительным и умелым. Столяр, монтер, художник, поэт, слесарь, водопроводчик — во всех этих областях он был не дилетантом, а профессионалом. Люди этих профессий в России известны склонностью к выпивке, и в этом отношении Уфлянд от них не отличался. Мы воспринимаем слова 'веселие Руси' как иронические, но пьянство Уфлянда действительно было веселым занятием и таким же веселым состоянием.
На заключительных страницах своего трактата 'Двести лет вместе' Солженицын делает попытку взглянуть на Россию глазами интеллигентного еврея. К этому его подтолкнул известный в свое время самиздатский документ — донос группы литераторов властям по поводу творческого вечера в ленинградском Доме писателей, на котором выступали Бродский, Уфлянд, Довлатов и другие. Солженицын с презрением отзывается о доносчиках и симпатизирует участникам вечера — как ему кажется, 'молодежи предпочтительно еврейской'. 'А меня как ударила, — пишет он, — ведь и верность этих просквозивших на том вечере еврейских настроений. 'Россия отражается в стекле пивного ларька', — будто бы сказал там поэт Уфлянд. — И ведь верно! вот ужас. — Похоже, что выступавшие прямо — не прямо, может, в разрывах слов и фраз, но обвиняли русских, что они ползают под прилавками пивных и жены выволакивают их из грязи; что они пьют водку до потери сознания… '[68]
Вот как опасно цитировать, не зная контекста! В стихотворении Уфлянда 'Прасковья' (1967) герой натыкается в лесу на пивную будку:
Не слышно возле воплей комариных.
Не видно ног из-под нее куриных.
Там в будке кто-то рукоять качает
и щедро пиво расточает.
Виденье в современном стиле
на древней и святой земле?
Нет!
Отражается Россия,
как в зеркале, в ее стекле.
Ни отвращения, ни презрения Уфлянд к завсегдатаям пивного ларька не испытывает. Он — один из них. Его ирония искренне добродушна. Мы имеем дело не с сатирой, а с идиллией.
Смех, пенье, дружеские шутки
всегда звучат у этой Будки.
Свои благословенья дивной Бочке
шлют Жены Русские и Дочки.
Она ввиду таинственных причин
влечет к Себе лишь Истинных Мужчин.
Более того, для Уфлянда веселие Руси — коммунальный обряд. Если угодно, даже соборное причащение.
Каждый Богу помогает,
соблюдая свой обряд.
Люди сена избегают.
Кони мяса не едят.
Гости пьют вино с закуской.
(Тот под лавку загудел.
Тот — еврей. Тот, вроде, — русский.
(Кто какой избрал удел)).
('Внешне бодр…', 1966)
И чуть дальше в том же стихотворении:
Там
сомненье появляется:
может статься, я — в раю?
Я не знаю ни одного поэта со времен Данте, который бы видел Рай столь отчетливо, как Уфлянд. Вознесение в горние сферы начинается для него с дружеской попойки. Он пишет в 'Песне о моем друге' (1968):
Я вспоминаю, как однажды мы сидели у Уфлянда в тесной, но изумительно им оборудованной квартире, он читал стихи, и я увидел, как у моего друга, пожилого художника Бориса Федоровича Семенова, при словах 'Знать, гостинец несет на груди в запечатанном круглом сосуде' глаза наполнились слезами умиления. Эмоциональное воздействие этого перифраза, этого 'приема остранения' на Б.Ф. было тем более удивительно, что смолоду он был дружен с Хармсом, его поэтический вкус воспитывался в обэриутском кругу, а Уфлянд — поэт принципиально другой, чем обэриуты.
Хотя сам он порой и возводил генеалогию своих стихов именно к их поэтике, все-таки между ними не было внутреннего сходства. 'Звезда бессмыслицы', радикальные семантические эксперименты, жесткий абсурдизм Хармса и Введенского были Уфлянду чужды. Что-то в его стихах напоминает Заболоцкого периода 'Столбцов', но есть принципиальное различие: гротеск Уфлянда никогда не становится сюрреалистическим, как у Заболоцкого. Уфлянд мог бы написать: 'один — язык себе откусит, / другой кричит: я — иисусик, / молитесь мне — я на кресте, / под мышкой гвозди и везде..', но не мог бы — предшествующих строк: '.. по потолкам они качали / бедлам с цветами пополам'[69]. Как раз в тех случаях, когда он сознательно имитирует обэриутскую поэтику, его стих начинает разваливаться и юмор казаться несколько нарочитым. Пример тому — 'Ингерманландское чудо' и еще несколько стихотворений начала 1990-х годов. Впрочем, нельзя назвать неудачами тексты, если в них встречаются такие прелестные уфляндизмы, как, например, строки, в которых он говорит, что НЛО удаляется,
…Для зренья становясь тарелкой.
Сперва глубокой. После мелкой.
Инопланетяне впервые появились в стихах Уфлянда в 1958 году:
В глухом
заброшенном селе меж туч увидели сиянье.
