веселый человек,
типичный представитель современности.
И мы уже не могли остановиться, и по очереди читали и читали на память Уфлянда, испытывая артикуляционное наслаждение от его изумительно остроумных рифм. Инженер смотрел на нас недоуменно и даже с огорчением
и наконец неуверенно сказал: 'Но ведь это же… как в любой стенгазете…' И ведь правда, Уфлянд вовсю пользуется словарем советской газеты: 'типичный представитель современности', 'готов к любому подвигу', 'выдаст путевки и оформит отпуска', 'заброшены / агенты вражеской разведки'. Так как в этой ситуации Бродский и я представляли собой писателей (хотя и разнокалиберных), а инженер — народ, мне стало обидно, что Уфлянд непонятен народу, и я попытался объяснить: 'Это как Зощенко, только в стихах'.
Это была мимолетная и неправильная обида, потому что я знаю, что стихи, по определению, — всегда для немногих. Только в утопическом будущем возможно всеобщее воспитание чувств, в результате которого возможно сказать: 'Вот стихи, а все понятно, / Все на русском языке!' Ан нет, либо только кажется, что понятно, либо не стихи, а неумело зарифмованные байки. Но при этом невозможно не назвать Уфлянда народным поэтом. Уфлянд легко, непринужденно озвучивает то, что смутно чувствует, но не может высказать 'простой человек' — его современник. В смутное время конца 1980-х он сочинял намеренно незавершаемую драму 'Народ', составленную из монологов фольклорных персонажей и просто голосов улицы, как в поэме другого смутного времени, 'Двенадцати' Блока:
Эх, распустилась молодежь.
Куда, Россия, ты идешь?
Она идет вперед, папаша,
Россия дорогая наша.
В 'Народе' находили отражение как злободневные темы, так и лексические новинки перестроечных времен:
Вострозубая гёрла,
Не пей ночью кровь из моего горла.
Во-первых, получишь СПИД,
А во-вторых, надо же иметь и девичий стыд.
Фольклорными персонажами в этой поэме выступали не только Змей Горыныч и песенные девицы, но и Горбачев с Ельциным, и Толстой с Достоевским (вроде анекдотических 'Пушкина и Лермонтова'):
Ехал Федор Достоевский
По дороге столбовой.
А потом свернул на Невский.
Вдруг навстречу Лев Толстой.
А куда спешишь ты, Федя,
Мимо ресторан-Медведя,
Быстро едя, быстро едя,
Горяча коня кнутом?
Я спешу в игорный дом.
— Ну а я конец недели
Провести хочу в борделе.
И так далее. Четверостишие, данное как пролог к 'Народу', является изумительно емким определением понятия 'народ':
Народ есть некий интеграл
отдельных личностей, которых
Бог не зря собрал
в таком количестве.
Вот чего не понимают народолюбцы, говорящие от имени народа, встающие на его защиту и требующие от искусства служения народу: не сумма отдельных личностей, а интеграл. Ни защищать интеграл, ни служить ему нельзя. Впрочем, поэт может его персонифицировать, и в последней ремарке неоконченной драмы читаем: 'Народ ложится в тракторную колею и засыпает. Россия, пригорюнившись, садится на свернутый трактором электрический столб и ждет, когда народ проснется'.
Я все не могу остановиться цитировать Уфлянда и в то же время все сильнее чувствую, что мне не удается сказать, каким он был. Словно можно словами вернуть человека к жизни. Но, может быть, я беспокоюсь зря. Может быть, живой Уфлянд как раз и закодирован в его стихах, а мне остается только припоминать о нем милые пустяки. Как, гостя у нас, он уходил после завтрака смотреть детские мультики по телевизору и до нас доносился из телевизионной комнаты его счастливый хохот. Как навеселе он любил изображать контрабас. Не музыканта, а самый инструмент — чуть наклонялся, чуть покачивался и издавал густые назальные звуки: дынн-дынн-дынн… Как дома у него кошки дожидались, пока он ляжет, чтобы запрыгнуть ему на грудь…
Ты умер, а мы ишачим,
но, впрочем, дело за малым.
Ты спал под живым кошачьим
мурлыкающим покрывалом.
Всё, что намурлыкано за ночь,
ты днем заносил на бумагу.
А низколобая сволочь
уже покидала общагу.
Ты легко раздаривал милость
растениям, детям, собакам.
А сволочь уже притаилась
в подъезде за мусорным баком.
Не слишком поэту живется
в краю кистеней и заточек.
А кошкам не спится, неймется,
всё ждут, когда же вернется
живого тепла источник.
4
Москвы от Лосеффа
