За дверью оказался вполне обычный кабинет – длинный, в основном занятый столом, на торце которого сиротливо примостился компьютер, а стены были облеплены шкафами. Здесь было окно – настоящее, оно выходило на поросший сиреневой травой (а может, цветами), в зеленых пятнах травы обычной двор, где перебрасывались обыкновенным мячом дети, явно не видящие в этом ничего странного или примитивного. Ангел впервые ощутил подтверждение правомерности происходящего – с этим согласилась и человеческая часть, немного сомневавшаяся до сих пор. Секретарша отошла от директрисы, скрывавшейся за монитором, и попросила подойти ближе, даже отодвинула два стула... Стулья оказались нелишними – директриса «Врат» человека не напоминала ни в коей мере, а Пейнджел немного отвык от экзотичных демонов. Металлическая на вид голова со сложной системой челюстей прошипела что-то не слишком понятное. Наоми шевельнулась на своем стуле.
–Имя ребенка – Мэлис Крэш Джайнис, четыре, то есть шестнадцать...
–Процент? – уточнила уже секретарша, пересевшая за клавиатуру. Директриса влезла на стену и смотрела уже оттуда немигающим чужим взглядом.
–Восемьдесят три истинной, – конечно, стандартные сведения... Тип, классификация... Подробнее определят чуть позже, родители это считать не обязаны...
–Остальные составляющие?
–Вампир, человек, эанит... А вы что, сами анализ сделать не можете? – в голосе Наоми проскочило нечто похожее на чувство. Конечно, время, она не может его тратить...
–Ладно, ведите себя спокойнее... Известные демоны у вас в родственниках засвечивались? – блондинка вначале переглянулась с директрисой. Та что-то шикнула.
–Римэр и Лайон Джайнис, – надо же... Сын Омелин, скотина, старый, кстати, хейтер... Ангел попытался представить, кем этот кошмар, умудрившийся соблазнить дочку Контера и приблизиться по отдельным параметрам к Рейвену, мог приходиться Наоми. – Второй – дед со стороны матери... Больше общеизвестных не было...
–А Контер? – не унималась секретарша. Наоми сжала кулак.
–С вероятностью пятьдесят процентов, все равно не докажете, – очень спокойно сказала она. – Я своего отца в глаза не видела, но это совершенно не ваше дело...
–Отец ребенка – истинный первого или второго типа? – интересно, на кой им это-то сдалось?
–Первого. Безымянный. Я... Тоже пишите без имени, – кулак так и не разжался... Конечно, ей больно вспоминать...
–Сколько вас тут развелось, анонимов... Из-за вас всю эту бюрократию и развели, чтобы дети хоть какую-то родню найти смогли, – ну и брюзгу они сюда подобрали... Что, хотят, чтобы детей пореже сплавляли в предназначенное для этого место? – Дата рождения?
–Так... день победы над Феникс. Родилась ровно за год до этой значительной даты в нашей истории, – похоже, Наоми действительно разозлилась...
–Рановато ребенка сдаете, – секретарша расшифровала директорское шипение. – У нас в принципе набор с трех лет...
–Вам что, доплатить за срочность? – глаза Наоми сверкнули. – У меня нет времени...
–Не надо приписывать нам коррупцию, мы все понимаем, – снова последовал перевод. – Изменим дату, ничего особенного... Отказ от протемнения подписывать будете?
–Нет, – Наоми привстала. Голос ее звенел от напряжения. – Все, допрос окончен?
–Конечно, оставляйте ребенка... Вот безлимитчики пошли – косяками уже...
Когда за спиной захлопнулась дверь, отрезая их с Наоми от Мэлис – уже навсегда, – Ангел внимательно посмотрел на любимую женщину. Ее лицо отражало странную смесь ярости и тоски...
«Ничего... Я даже рада, что так быстро, – подумала Наоми громко. – Просто не верю, что уже все... Я боялась – будет хуже...»
А получилось – просто... Как с беспредельщиками...
«Это они из-за имени... Но ему имени вообще не давали, и у меня не имя, а код модели... Ладно... Нас ждет Мейплиф...»
В Мейплиф была ранняя ночь. Другое время, вероятно... Город не произвел на Пейнджела своего знаменитого ошеломляющего действия – возможно, потому, что вышли они в самом центре, а не в предусмотренных кем-то координатах.
Прямо перед ними было крыльцо – кем-то истоптанное, словно здесь была точка паломничества не слишком уважающих понятие пиетета синтегистов. И дверь – распахнутая, висящая на одной петле...
Наоми высвободила руку и вошла внутрь, не говоря ни слова. Чуть помедлив, Ангел последовал за ней.
В самом доме не было заметно следов погрома или особых разрушений. На вещах, стенах, полу лежал толстый слой пыли... Пейнджел понял – «паломники» не рисковали перешагивать порог...
В дальней комнате, ближе к центру, стояло большое пыльное кресло. Его занимала пустая оболочка – чтоб это увидеть, нужно было обойти кресло слева. Справа не позволяла разобранная кровать, на которой валялась дохлая летучая мышь. Ангел встал рядом с Наоми и заставил себя посмотреть на демона, который был убит ее руками.
Он был очень молодым, даже если судить по оболочке. Возможно, самым последним истинным... Он был красив, как обычный демон – никакой изюминки, если только раньше это заурядное тело не оживляло что-то сознательное. На пыльный лоб падала серая челка – и здесь уже пыль была не при чем. Такой цвет волос – у истинных не редкость...
–Заверни в карман, – глухо попросила Наоми. – Я могу потерять концентрацию...
Ангел послушно создал карманное измерение и упаковал в него оболочку вместе с креслом. Пейнджел тоже не чувствовал ревности, он видел только мертвый предмет, не связанный с Наоми никоим образом, и думал, что любимая женщина это тоже поймет – со временем... Потому что...
«Я не любила его, – мысленно ответила Наоми. – Думала, что люблю... Знаешь, мы были страшными идиотами, ему девятнадцать, мне семнадцать, но он был истинным, для них это детский возраст... Он считал, что вырос, я судила по себе, он возле нашего дома все деревья перепортил, причем резал кору руками, романтичный кретин... Я просто больше никого из парней не видела, в той реальности была только я, мама и девять ЭМИ, и куча человеческих сентиментальных книг... А все человеческие книги – правда, вот я и не обращала внимания ни на что другое... Я убедила себя в том, что люблю, а он – он оказался умнее, он все узнал... Только было слишком поздно. Они заставили меня поверить, что он – предатель, и я убила его оттого, что мой мир перевернулся в одну секунду. Становиться с головы на ноги всегда больно... Думаю, он меня любил тоже поэтому – больше некого было... Знаешь, я хотела придумать ему имя, а он сказал, что привык быть безымянным, ему так больше нравилось... Прости, я просто не могу не вспоминать!»
Она расплакалась, уткнувшись лицом в широкую ангельскую грудь, прямо в майку, так что казалось – Наоми целует изображенного на ткани Валерия Александровича. Пейнджел посмотрел на пустое место, оставшееся после исчезновения кресла, и понял, что есть вещи, которые просто нельзя откладывать... Вещи, решенные давным-давно...
–Наоми, – ласково обратился он, отстраняя ее лицо от мокрого портрета, – слушай... Тебе не кажется, что наши отношения вполне можно узаконить?
–Здесь? – непонимающе переспросила она. – Ангел... Я согласна...
Эпилог.
И не знает боли в груди осколок льда?..
Жизнь – жестокая стерва с адским чувством черного юмора. Это знают все, кто когда-нибудь пробовал жить и на своем пути делал хоть шаг против течения. Цена права идти к небесам по золе слишком огромна, чтобы ее можно было донести до тех, кто принимает от одураченного населения плату за все сумасшедшие идеи, выдавая условные лицензии на их осуществление. Но жизнь практикует разрешительный принцип – сначала она позволит тебе сойти с ума, и только потом возьмет все, что у тебя осталось...
Зола... Пепел и серый песок. И серый снег, до горизонта, полуподтаявший и грязный, с высоты границу невозможно заметить...
Все серое. И серой пылью, песком, золой засыпает два зеленых моря. Тускнеют – возможно,
