— Ну вот, снова задница, — сказал Бьярки. — Не слишком ли часто?
— Не думаю, — возразил Локи. — Я люблю про задницы.
— Это уж точно про тебя, Бьярки! — захохотал Локи. — Не стоило позволять Хейд воспользоваться твоими мужскими достоинствами. Быть может, тогда ей недостало бы сил освободить меня из заточения, и неприятностей в Медвежьей долине было бы не в пример меньше.
— Ты бы хотел, чтобы Вальдимар конунг беспрепятственно достиг Утиного утеса, расправился с Хейд и присвоил твои книги? — удивился Бьярки.
— С высоты моего положения, — промолвил Локи, — мне одинаково безразлично, кому достанутся книги. Когда у меня возникнет в них нужда, я просто приду и заберу их себе. Точно так же мне наплевать, что станется с глупой колдуньей. Не скрою, ирландская спесь мне гораздо менее симпатична, чем ирландская глупость. Благодаря последней я хотя бы оказался на воле и вскорости буду сызнова предоставлен самому себе — на какое-то время, пока не совершу очередную глупость и не разозлю асов сверх всякой меры. Меня потешает то значение, какое придают в вашем мире тем бессмысленным околесинам, что возникли в моем воображении отчасти под воздействием бражных паров, а отчасти от неумеренного употребления свежих мухоморов. И которые я имел ни с чем не сравнимую глупость запечатлеть на пергаменте. Еще раз говорю: в этих книгах нет никакого высокого умысла или тонких предвидений. Это бред, бред и еще раз бред от первой до последней руны. И когда кто-то — вот как мы с тобой сейчас! — пытается отыскать в этой чепухе некий сокровенный смысл, то невольно сообщает этому бреду осязаемую, а то и обоняемую форму. Вот мы сидим здесь, над этими книгами, в тепле и уюте, а снаружи творится такое, что даже мне не хочется видеть, чтобы не подпортить царящего в душе моей веселья.
— А я был бы не прочь взглянуть, — сказал Бьярки.
— Тебе ничто не может помешать, — заметил Локи. — Только не жалуйся потом, будто я тебя не предупреждал.
Бьярки поднялся со своего места и с решимостью, достойной викинга, направился к двери. Едва он открыл ее и вышел на порог, как обнаружил, что Утиный утес, на котором стояла хижина Хейд Босоногой, вознесся над Медвежьей долиной на небывалую высь, словно все то время, пока они с Локи чесали языки по поводу магических книг, какой-то великий ётун поливал его живительной влагой, от которой идут в безудержный рост не только злаки и ягодные кусты, но и камни, которые доселе всякий разумный человек почитал за мертвые. И теперь весь Бьёрндаль виден как на ладони, от Холостяцкого залива до морского побережья. Бьярки стоял, одной рукой держась за дверь, чтобы не упасть с громадной высоты, а другую приложив к глазам и так пытаясь в подробностях разглядеть весь тот хаос, что творился далеко внизу. И сердце его вновь превратилось в сосуд, до краев наполненный страхом.
Когда зрелище стало невыносимым, Бьярки тихонько притворил дверь и вернулся к очагу, но язык не повиновался ему. Поэтому он сидел молча и наблюдал, как Локи развлекается со своими книгами.
