Она энергично помотала головой, но не отцепилась.
Итак, что я там себе напридумывал, пока размышлял о природе неведомо откуда взявшегося катера? Левиафан со дна речного? Не бог весть какой креатив... и все же не столь истерто. Сгодится для психической атаки.
Если, разумеется, у моего противника есть психика.
— Заводи, — сказал я.
Судя по всему, у Хрена Ивановича возникли те же проблемы со слухом, что и у женщины.
— Ч-чего?
— Заводи, мать твою, — повторил я, добавив голосу стальные нотки.
— То глуши, то заводи... Ни хрена не заводится! — объявил он плачущим голосом. — Я же говорил!..
«А вот это уже обычное жульничество, — подумал я. — Передергиваете, сударь... не имею чести знать вашего имени и происхождения...»
— Уймись, дядя, — сказал я. — Сейчас у нас все на свете заведется.
Дальше вот что.
Мотор оживает в тот момент, когда Черный Чоппер совсем уже созрел, чтобы пустить нас на дно своими ракетами. Или пушкой, кому что больше нравится.
Но я не могу дать ему этой возможности, потому что так диктует мне Веление.
И лучше никому не знать природу той силы, что расцепила намертво сплавившиеся шестеренки мотора.
А еще в самой глубокой расселине речного дна от тысячелетней дремы пробуждается левиафан.
Одно из моих стародавних умений —
Если кому-то неизвестно: у каждого мало-мальски значительного водоема есть свой левиафан. Не то хозяин воды, не то блюститель мирового порядка в локальных объемах. Так уж было предусмотрено при сотворении этого мира. Чем больше водоем, тем крупнее блюститель. Разумеется, речной левиафан не идет ни в какое сравнение с морским, а что уж говорить об океаническом, чьи размеры ограничены только просторами для маневра на средних глубинах!.. Но даже у этой по-прежнему безымянной реки левиафан достаточно велик, чтобы поразить неподготовленное воображение (поэтому на катере орут все, кроме меня), а заодно проглотить в два-три приема военный вертолет в полном боевом оснащении.
Со стороны, наверное, это выглядит невыносимо ужасно. Что же до меня, то я развлекаюсь. В самом деле, есть нечто комичное в зрелище левиафана, что растопырил ласты на манер воздушных крыльев и, бешено работая гребнистым хвостом, надвигается разверстой пастью на чоппер, который раком-боком пытается от него увильнуть. А ведь не увильнет — от левиафана никто и никогда не уходил.
Титанические челюсти с лязгом смыкаются на вертолетном хвосте. Несущий винт напоследок срубает одну из пластин головной части гребня, но, натолкнувшись на замшелые от старости спинные наросты, разлетается вдрызг. Все же левиафан — тварь матерая, доисторическая. .. Осколок винта с артиллерийским свистом проносится над нашими головами — все, независимо от пола, возраста и социального положения, рушатся ниц.
Я остаюсь на ногах.
Потому что еще один осколок, кувыркаясь, летит мне прямо в лицо.
Интересно, что будет, если он снесет мне башку?
Интересно, что происходит, когда сталкиваются два Веления?
Интересно...
Мир становится плоским и скудным на краски, как японская гравюра на листе рисовой бумаги. Всякое движение умирает. Смертоносный кусок металла висит в воздухе на расстоянии протянутой руки и выглядит забавной нелепицей, вроде колокольчика на гардине.
Неведомо где, неосязаемые всем чувствам, недоступные восприятию и пониманию, с тяжким скрежетом проворачиваются шестерни часового механизма мироздания. В обратном направлении. На полтора зубца, не более.
Гравюра обретает объем и наполняется цветом. Мир, словно внезапно разбуженный человек, встряхивается и с некоторым недоумением продолжает свое движение по оси времени.
Осколок меняет изначальную траекторию и пролетает над моей головой, зловеще шевеля волосы.
«Интересно», — повторяю я про себя, пытаясь согнать с лица примерзшую к нему кривую ухмылку.
Оказывается, мироздание умеет перебирать цепь событий не хуже моего.,
...Что уготовано моему альтер-эго в той новой реальности? Кем он станет? Божком из местного пантеона, с уродливой внешностью и дурными манерами? Ангелоподобным юнцом, с наклонностями к дедукции и к сомнительным развлечениям? А может быть, демонической женщиной с пронзительным взглядом, любительницей водки, селедки и брать в долг без отдачи? Огромной черной собакой с пылающими глазами? А то и вовсе машиной, с неугасимой неоновой лампочкой внутри, знающей ответы даже на незаданные вопросы, скрывающей абсолютную истину под покровами метонимий, метафор и синекдох? Или же не может быть никаких новых реальностей, «потому что этого не может быть никогда»?..
Право, сколько нового можно узнать, оказавшись в полной жопе!
Между тем левиафан добивает слабо трепыхающийся чоппер о воду, вздымая огромные волны. Помнится, так динозавры глушили добычу перед тем, как неспешно сожрать еще теплое стерво. Видно, как из покореженной кабины в реку валятся черные фигурки. Живы они или нет, утверждать положительно невозможно.
Краем глаза замечаю, как за кормой катера расступаются мутные хляби, и белому свету является черно-зеленое двенадцатиметровое тулово фашистской мини-субмарины «Зеехунд» образца 1944 года, крепко помятое и с одной только торпедой по левому борту.
Остроумно, черт дери! Мысленно аплодирую сопернику. Пятисотмиллиметровая электрическая торпеда, конечно, игрушка, левиафана ею не прикончишь, но притормозить на какое-то время вполне удастся.
Мы по-прежнему довольно далеко от берега. Мы на прицеле у новоявленного «Летучего голландца». И мишень из нас самая что ни на есть благодатная. Хоть я и отдаю себе отчет, что атаковать нас никто уже особенно не собирается, а главная задача этого речного хэппенинга — произвести на меня впечатление и убедить в серьезности намерений.
Это все сильнее напоминает шахматы. Левиафан вполне сойдет за ферзя, субмарина — за слона, тогда как чоппер больше чем на дебютную пешку не потянет.
Во всяком случае, следующий ход за мной, и это будет ход конем.
Из-за поворота реки грозно и неспешно возникает речной бронекатер типа «штык». На роль «Летучего голландца» он годится намного лучше, нежели «Зеехунд». Экипаж мертв, давно истлел и выстроен на палубе. Командир в полусгнившем бушлате и бескозырке на черепе простирает в сторону «Зеехунда» костлявую длань. До нас доносится потусторонний, но все еще полный революционного порыва голос:
— Из всех орудий... румпель, брашпиль, шкентель и нагель через тридцать семь гробов и царскую каторгу в бога душу мать... по врагам мирового империализма... ПЛИ!!!
Похоже, я слишком много читал Довлатова.
Внутри субмарины, как представляется, старательно чешут под пилотками затылочные кости, по кому истратить единственную торпеду — по бронекатеру или левиафану.
