Кардиналы покачали головами, вор благоразумно промолчал. Командир подозвал бармена, заказал два крепкого чаю с лимоном, салат с курицей и горячее жаркое. Напитки принесли на удивление быстро, официантка бухнула на стол две чашки и тарелку, буркнула: «Жаркое готовится» и поспешно скрылась на кухне.
Бертран подвинул салат Иветте, но та глянула безучастно и отвернулась к расцвеченной прожилками стене.
Олег откашлялся в кулак и, чтобы разрядить обстановку, начал:
— Бертран, Марк посмеялся, когда Мартин спросил про братьев. Хотел утащить с собой Старика. Убить нашего парня. Заклятие даже сказал…
— Загатустга, — кивнул Мартин, — «Как убить бога». Помнишь, шестой способ: «…лишь в человеческом обличьи… и произнеся da tua dum tua sunt…»? Она ещё без последней страницы была…
Бертран шумно отхлебнул чай, поскрёб лоб, побарабанил пальцами по столу и помотал головой:
— Во имя Уробороса… Демон меня забери, если я что-нибудь понимаю… Мартин… Ты почему вообще решил, что это не первый визит?
— Не знаю, помнишь ли… лет двадцать-двадцать пять назад Гегхагдт обгонил, будто Магк пгосил подменить его в вечегнюю. Я тогда внимания не обгатил, а Гегхагдт, ты же зна… помнишь, какой он дотошный… в общем, смысл был в том, что Гегхагдт тогда подвёл Магка, и, как погядочный немец, гешил извиниться. А Магк… он злобно так бугкнул, мол, нельзя на тебя, Гегхагдт, положиться… Тот и гасстгоился. Чуть в депгессию не впал. И мне всё выложил…
— Погоди-ка… — протянул Олег. — Меняться же запрещено. Об этом все знают. Макджи бы три шкуры спустил…
— В том-то и дело, — грустно покивал Мартин. — Поэтому Гегхагдт и агтачился. Если бы Магк за пять минут до смены гукой сломанной не тгяс, он вгяд ли бы согласился. Симбионт просто не успел бы сгастить кость… Только Гегхагдт так негвничал, что и сам поскользнулся на ступенях и, как назло, ключицу сломал. Помните, там, у бассейна, где всё циновку бгосить хотели…
— Хитр?… — оценил Олег. — Герхардт ведь дежурил сразу после Чана, а Марк после Герхардта. А потом сразу Макджи заступал… Хочешь сказать, Марк умышленно от встречи с Макджи ушёл?
— Похоже на то. Гегхагдт был так взвинчен, что тут же вызвал ближайшего сменщика — Макджи. И тот вышел вместо него, сгазу после Магка. Думаю, именно на это Магк и газозлился… Он один тогда мог выпустить Стагика…
— Почему Макджи не знал об этом? — угрюмо спросил Бертран.
— Потому что Гегхагдт пгросил! Стыдно ему было…
— И на кой дьявол ему выпускать Старика?
Кардиналы молчали. Олег чесал вспотевшую от размышлений лысину, Мартин осторожно тёр виски, отгоняя подступающую мигрень. Получасовой мозговой штурм ничего не дал. Бертран в тоске оглянулся на девушку, что пришибленно забилась между Мартином и богом, и меланхолично полоскала в кипятке пакетик. От плаща и свитера, которые она бросила на спинку лавки, всё ещё тянуло сыростью. Взгляд задержался на её груди, туго обтянутой чёрной футболкой. Мокрые пряди торчали в художественном беспорядке, взор уныло точил столешницу, по щеке с волос бежала капля.
— Вета… Римма сказала тебе что-нибудь важное, перед тем, как… эээ…
Она пробормотала, не поднимая головы:
— Сказала… Грехи сына превзойдут грехи отца… И ещё… Что только тот, кто совершил грех, может его искупить…
— Peccata filii peccata patris superabunt[22]… — глухо проскрипел Бертран и уронил седую голову на руки. — Евангелие от Иуды, Псалом седьмой…
Он вдруг поднял полные ужаса от немыслимой догадки глаза на Старика, задумчиво ковыряющегося в длинном носу и, заикаясь от волнения, произнёс:
— Не первый раз, говорите, Он здесь… Старый сукин сын… Вот почему тебя держали в Чертогах!
Старик икнул, проглотил карамельку и, надувшись, ударил по столу кулаком:
— Время — честный человек! [23]
— Бертран… А конкретнее? — напрягся Олег, удерживая обиженного бога через стол за плечо. Сатурн шипел, плевался латынью и ещё каким-то варварским наречием. Симбионты молчали, очевидно, стесняясь переводить. Вета машинально погладила его по всклокоченной голове и старик постепенно начал затихать, ворча и шмыгая.
Командир заломил за затылком руки, откинулся на спинку и безумно улыбнулся.
— Грехи сына превзойдут грехи отца… Помните Грецию? Помните, что натворил там Его сынок? Да, да, Зевс… Вывороченные горы, реки, повёрнутые вспять, лава из вулканов… ничего не напоминает? А вы выйдите наружу… Вот он, тот, кто совершил грех, — палец Бертрана упёрся в вора, — и тот, кто может искупить его. С него всё началось, им и должно закончиться…
— Не может этого быть… — потерянно прошептал Мартин. — Это чистое безумие…
Четыре взгляда скрестились на Валентине. Тот перестал жевать, нахмурился и с усилием проглотил кусок паштета.
— Чё я-то опять… Чуть чё, сразу я…
— Тебе надо сыграть на флейте… — отстранённо добавил Бертран.
— А что я получу взамен? — ухмыльнулся Валентин.
По его довольной физиономии чувствовалось, что он уяснил свою значимость, и собирается извлечь максимум выгоды из своего положения.
— Жизнь! — хрипло рявкнул командир. Ему хотелось придушить вора. — Я оставлю тебе твою жалкую жизнь!
Поморщившись, Вета что-то шепнула Мартину, он встал, чтобы выпустить её, и девушка молча направилась в сторону уборной. Дождавшись, когда она исчезнет из виду, Олег всем корпусом развернулся к Валентину:
— Ты, что, жить не хочешь? Мир рухнет — всем конец, понимаешь? Ни убежать, ни уехать, ни спрятаться — это по всему миру происходит…
— А мне моя жизнь не дорога, — оскорблённо бросил вор, потирая шрам. — Жизнь моя копейка, судьба моя злодейка…
Некоторое время за столом зрело тягостное молчание. Олег страдальчески тёр виски, отгоняя жестокую мигрень. Снаружи послышались глухие хлопки выстрелов, крики, надсадный рёв.
— Тебя всё ещё интересует та девушка? — негромко поинтересовался Мартин, кивнув на место Иветты. — Ты можешь обрести власть над ней, если сыграешь то, что нужно. Она тебя полюбит. Ну, как, идёт?
Валентин принял задумчивый вид, удовлетворенно растянул губы в улыбке, кивнул и опрокинул рюмку.
— Добавить бы надо… Может, у вас вторые Часы есть…
— Да если б даже и были!.. — возмутился кардинал. — Двадцать тысяч зелёных. Идёт?
— Миллион.
— И ни центом больше.
Бертран с трудом сдержался, чтобы не задушить его прямо здесь и сейчас. И в ту же минуту понял: душить он должен себя. Мартин лишь взял на себя бремя озвучить его, Бертрана, предложение, чтобы спасти этот проклятый мир, что рушится на глазах…
Никогда ещё кардинал не чувствовал себя так мерзко. Впервые за полторы сотни лет он жалел, о вступлении в братство. Предатель, сутенёр, торгаш… Он много хуже этого вора и насильника, что так вальяжно развалился напротив. Хотелось рвать волосы от досады, когда вспомнилось:
«Ах, Мартин, Мартин… Ему, наверняка, легче далось сказать это, ему ведь плевать на женщин. Али рассказывал, что когда-то Мартин настрого запретил своему симбионту вправлять нос, свёрнутый набок его любовником…»
Вспомнилась Жанетта: невысокая, угловатая. Иветта тоже хрупкая, но более округлая, взрослая. И
