Бессмертие, а также само наличие Большой Протяженности открывают возможности, которыми просто глупо не воспользоваться. Некоторые «блудные дети» возвращаются и снова кочуют со стадом.
А приняли пастухи охотников действительно хорошо, с размахом — у них давняя дружба оказалась. Зарезали аж двух ламоверблюдов, из одного наготовили совместно с гостями уйму всяких блюд, второго жарили самым древним способом — целиком на вертеле, поливая соусами. По мере готовности мясо срезали и съедали.
Хорошо повеселились, обе ватаги напились чего-то, похожего не то на выдохшееся пиво, не то на саке. Песни орали, танцевали хороводом под музыку — и записанную на компьютеры, и сами играли, — устраивали соревнования по борьбе, бегу и скоростному выкапыванию ям. Некоторые женщины нацепили украшения с колокольчиками и танцевали так, чтобы из звона получалась музыка — красиво получилось, впечатляюще. На дорожку пастухи надавали охотникам мяса — копченого, соленого, свежего.
Глава 10
Михаил тоже ел-пил-веселился, а потом мучился похмельем. Но — сомнения не покидали. В принципе, можно было забрать свою долю от добытых креветок, остаться с пастухами — они как раз гнали стадо к торговцам, которые, поторговав, отправились бы на Большой Перегон. Однако Михаилу показалось, что пока можно не спешить. Вроде бы нет смысла подолгу задерживаться в каждом мире, Ника ждет. А на Бэдэй Михаил и так уже неизвестно сколько прохлаждается. Однако — не хотелось торопиться. Чутье, или не чутье? Чутье. И о чем оно в этот раз предупреждало? Поприслушивавишись, Михаил пришел к выводу, что следующий мир в данный момент слишком негостеприимен, что-то там произошло. Вероятно — катастрофа какая-нибудь, и хорошо, если местного масштаба, могла быть и мировая. Может быть война, стихийное бедствие, эпидемия. А обездоленные люди вовсю убивают друг друга за последний сухарь, глоток воды или место под навесом. Лучше будет переждать здесь. А еще очень хорошая идея — самому себе кровь жизни купить, в бессмертные записаться. Если Михаилу случится погибнуть в мире, где нет центров воскрешения, ничего страшного — энергетические пакеты, в которых нанороботы сохраняют личность погибшего, легко проникнут в ту вселенную, где центр воскрешения есть. Не через лазы — эти пакеты не трехмерные, а какие-то там восьмидесятитрехмерные структуры, существуют сразу во множестве миров. Когда Рути про все это рассказывал, Михаил не мог не задать вопрос:
— А если ни в одном из этих миров не окажется центра воскрешения?
Ответил не Рути, а случившийся рядом Карсун:
— Такого невезения не бывает. Если бы оно бывало, я бы знал.
И принял Михаил решение остаться пока с ватагой. Да что там, нравилось ему кочевать. Нравился степной простор — как выразился кто-то из ватажников: «Взгляда достаточно, чтобы почувствовать себя свободным». Нравилось тихое, неторопливое движение трейлера, нравилось им управлять. Не говоря уже про обстановку в ватаге.
Ну что ж, раз чутье говорит, что лучше переждать, значит лучше переждать. С чутьем не поспоришь.
Вот и отправился кочевать дальше. Тоска по Нике порой накатывала — глушил дыхательной гимнастикой.
Связь с Никой стала совсем ненадежной — мутная какая-то, рвалась постоянно. Долетало от Ники разное — то страх, то радость, то решимость, то надежда, а то и покой. Что-то там у нее произошло, раз надежду испытывает, и можно додуматься, что. Думал Михаил много, времени хватало — это у обычных ватажников на охоте голова занята, надо сначала креветок высматривать, а потом момент для выстрела старательно выбирать, а Михаила чутье ведет, кроме как ждать, делать, в сущности, нечего. Вот и думал.
Что могло Нику обнадежить? Трудно сказать, но она в лучшем положении, чем Михаил — у нее есть доступ к сайтам пролазников в разных мирах, к накопленным за столетия базам данных. Например, Ника могла где-то вычитать, что, раз они с Михаилом друг друга ощущают, то немного между ними миров, есть у Ники надежда дождаться. И хорошая надежда.
Да и у Михаила появились подозрения, что родная Планета Земля где-то недалеко. Еще когда увидел глобус Бэдэй — хотя планета кажется однообразно-пустынной, на глобусе полно всяких линий, обозначающих то реки, то дороги, точек с названиями, пятен, которые чего только не означали — и водоемы, и леса, и «ядовитый мох», на самом деле не ядовитый, а труднопроходимый.
Одно название резко бросилось в глаза — город на Южном Перегоне. Большой, старый, стационарный, представлял из себя систему куполов, которые на день снимаются, а на ночь поднимаются снова. Под куполами — много зеленых парков с водоемами, уютные жилые кварталы, деловые районы, даже производства. В городе можно сколько угодно жить, не кочевать, и при этом не испытывать малейшего неудобства.
А назывался город Ордынск. Славянское, если не русское слово, да еще и с тюркским намеком, однозначно связанным с кочевым образом жизни — уж не с Земли ли пришли те, кто город строил? Ох, как Михаил набросился с расспросами на окружающих! А окружающие почти ничего не знали. Основали город Ордынск какие-то шонги, а кто это — непонятно. То ли народ такой, то ли профессия, то ли религия. Название городу шонги дали действительно из своего языка, но в настоящий момент этот язык забыт, да и сами шонги перемешались-ассимилировались с перегонщиками. Растворились в массах.
Кроме Ордынска ничего однозначно «русского» или хотя бы «славянского» не нашлось. Зато нашлась местность, где как-то особенно удачно выпадал снег, и называлась она Юкиёси — уже японский язык на подозрении. А кто местность назвал — опять непонятно, никаких легенд по этому поводу ватажники не помнили. Кстати говоря, слово «дзоку» — тоже на японское похоже, и оно очень старое, даже не с Бэдэй, из другой вселенной пришло.
А еще, когда бывший космический пират Лгресс начал рассказывать про свой родной мир — планета с одним единственным гигантским континентом, — он упомянул три самых больших и важных реки, назывались они Иль, Акс и Лепс. Сразу же возникла ассоциация с реками Семиречья — Или, Аксу, Лепсы. Михаил аж надоел Лгрессу, выспрашивая, нет ли хоть каких-то названий, похожих на Каратал, Биен, Баскан и Сарканд — остальные четыре реки Семиречья. Лгресс сначала честно пытался вспомнить, потом тупо перечислил все географические названия из своего мира, какие пришли в голову. Михаил записал на всякий случай, долго потом к ним присматривался, искал схожесть… Таплан — Дублин? Ауб — Обь? Кйоу — Киев? Интроу — Онтарио? Парунаал — Барнаул? Попалось название Памир, правда — созвездия, а не гор. Сам себя запутал. И отказался от идеи расспрашивать остальных ватажников. Ничего названия не дадут, Планету Земля не приблизят.
Тем не менее, когда кто-то упомянул в разговоре мир Ковкого Стекла — опять в груди екнуло, потому что и на сайте пролазников про такой мир упоминалось. В нем металл терял полезные свойства, как в мире лаптежников, но люди научились делать стекло, которое сохраняло ковкость при обычной температуре, за что пролазники и дали название вселенной. А здесь, в Большой Протяженности, случилась совершенно аналогичная история — с металлом не выгорело, стекло приспособили. Случайное совпадение законов природы, соответственно — неслучайное совпадение названий.
Естественная первая реакция Михаила на совпадение названий, как более-менее недикого землянина, была — поискать в Интернете. Есть же у местных компьютеры? Есть. Очень портативные такие складные коробочки с кнопочками и вертящимися шариками вроде трекболов, они передавали изображения прямо на различители. Аналогично каменнодеревским холпам, хотя симулировать весь интерфейс не могли, потому и коробочка, а не всего лишь браслет. Дешевые модели, те, что подороже, гораздо круче холпов по всем параметрам — они вообще прямо в мозг сигналы передают. Впрочем, холпы тоже были способны внушать запахи, вкусы и даже эмоции.
Аналог Интернета тоже нашелся, называлось оно просто и незатейливо — Источник. В том контексте, что источник информации. Но доступ к нему контролировала какая-то монополия. Потому доступ к местному Интернету невозможно, чудовищно дорогой, за один запрос придется цену десятка креветок выложить, а уж по ссылкам пройтись… В других мирах монополии нет, там попроще. Но не на Бэдэй.
