Тарген с признательностью кивнул, но глаз на благодетельницу так и не поднял. Кому, как ни ему знать, какое впечатление производит на других людей его взор. Он и сам-то испугался, когда впервые посмотрел на себя, что о посторонних говорить.
Единственным, за всю его жизнь, кто даже не вздрогнул, был Сарин. Это стало главной причиной, по которой Лутарг доверился старику. В его взгляде не было страха, будто тот уже где-то видел подобное.
- Все, идите, идите, - торопила их хозяйка, указывая рукой на лестницу. - Спуститесь, и вправо до конца улицы, а там вдоль стены до ворот. Сеновальня прям у загонов. Мимо не пройдете.
- Спасибо тебе, женщина… - принялся благодарить пожилой человек.
- Идите, и не ворачивайтесь, - остановила его женщина. - Боги с вами.
- Не вернемся, не бойся, - успокоил женщину Лутарг и подтолкнул старика к выходу. - Не потревожим более.
Мужчина усмехнулся облегченному вздоху женщины, а Нала, смотревшая как уходит странный незнакомец, думала о том, что всегда будет помнить этого путника, но никогда больше не увидит.
От этой мысли девушке стало грустно, а на глазах отчего-то выступили слезы.
На пути до западных ворот Синастелы мужчины молчали. Дважды им пришлось таиться от караульных, несущих службу в районе пристенков. Один раз - от подвыпивших гвардейцев, наплевавших на обязанности ради успокоения души. И все это время Лутарг ощущал душащие других людей объятья страха, пропитавшего городской воздух своими испражнениями.
Он хорошо знал этот запах, и среди многих смог бы отличить его. Запах дрожащих коленей - как любил повторять Гурнаг.
Таковой была излюбленная присказка вернувшегося со смены надсмотрщика, жаждущего получить разрядку за счет своей покорной игрушки.
Когда мужчины укрылись за стенами сеновальни, глашатаи прокричали полночь.
- Успели до смены караула, - проворчал Сарин, выискивая место для отдыха. - Хоть тут свезло.
- Свезло? - хмыкнул Лутарг, и щеки старца покрылись пятнами смущения.
- Привык уже, - бросил он в ответ на укор.
- Так уж и привык? То так скажешь, то эдак. Забываешься.
Выбрав пологое место, Лутагр расстелил плащ поверх прелого сена, и, наплевав на насекомых и слизней, наверняка заведшихся в слежавшейся куче, вытянулся во весь рост на убогой постели.
- Выспаться надо, - сказал мужчина, положив руки под голову.
За зиму сеновал изрядно опустошили, а то, что осталось от прошлогоднего запаса, стало непригодным для кормления скота, и потому, устроившимся на ночлег путникам, можно было не опасаться нежданных гостей.
- Может, и забываюсь, - ответил старик, устраиваясь рядом, - но только с тобой. Ты для меня, как напоминание.
- Напоминание о чем?
- О долге и верности, - едва слышно отозвался Сарин. - Когда-то я служил у твоего деда. Это было давно…
Закрывшись в своих покоях, Таирия разогнала всех прислужниц и вновь окунулась в чувство вины, не переставая корить себя за глупость и самонадеянность.
Когда дочь ворвалась в покои отца и потребовала освободить тетушку и не мучить ее более, вейнгар сначала побледнел, под стать своим парадным одеждам, а потом взорвался. Таким, она его не видела никогда.
Таирия испугалась, ведь родитель в жизни не повышал на нее голос, а тут вдруг прикрикнул, оттолкнув и, пылая гневом, направился в покои невольной затворницы.
Как он кричал, как ругался - Ири хотелось прикрыть уши, чтобы не слышать.
Вейнгар обвинял тетку, что она настраивает против него дочь, рассказывая всякие небылицы, плетет интриги для свержения брата. Твердил, что сестра продалась врагу, и что зря пожалел ее тогда, а нужно было отправить вслед за выродком в яму.
Мужчина бушевал, а тетушка лишь сочувственно на него смотрела. Она не отрицала своей вины, не пыталась остановить поток обвинений, а с тихой печалью жалела сводного брата, от чего Таирии стало еще боязней.
Что-то странное было во всем этом, странное и страшное, о чем теперь, слушая, девушке знать совсем не хотелось, но и сладить с разъяренным отцом она не могла.
Прижавшись к стене, Ири наблюдала, как вейнгар схватил женщину за горло, как сжались отцовские пальцы на вечно бледной коже тетушки. Слышала, как та прошептала: 'ты погубил себя Матерн'. Видела, как безвольное тело названной матери упало на пол, проклятое ее отцом.
После этого Таирия не могла спать много ночей.
Глава 6
Слушая медлительное, с множеством подробностей и отступлений повествование старика, Лутарг сперва дивился, какое отношение эта безрадостная история имеет к нему.
Она напоминала ему одно из тех сказаний, что по просьбам каменщиков заводил вечерами Рагарт, сидя у стены и глядя подслеповатыми глазами в темноту пещеры. Оно могло длиться часами, растягивалось на несколько вечеров и неизменно заканчивалось чем-то очень унылым и неотвратимым, под стать жизни слушателей.
Лутарг любил поприсутствовать на этих занимательных посиделках, удивляясь, откуда проведший полжизни в Эргастении Рагарт может знать такое множество разнообразных легенд.
Возможно поэтому, по привычке, Лутарг слушал своего спутника отвлеченно, представляя в картинках то, о чем говорилось. И только позже, когда Сарин все чаще стал упоминать имя Лурасы, мужчина встрепенулся и стал примерять на себе новую, непривычную для него роль - роль сына.
Как оказалось, любимым ребенком он пробыл совсем недолго, всего лишь шесть с половиной лет, а затем в один миг лишился всего - и звания, дарованного ему от рождения, и семьи.
- Почему ты так уверен, что он - это я? - не удержался от вопроса Лутарг, когда старец замолчал. - Столько лет прошло, ты мог и ошибиться, Сарин. Говоришь…
- Не мог, Тарген, - перебил его старик. - Еще столько же может миновать, но я узнаю сына Лурасы из тысяч людских по…
- Глазам, - закончил фразу Лутарг.
- Да, - согласился старик.
- Таких, правда, больше не встречается?
Все же Лутарг недоумевал. Неужели за несколько веков один народ ни разу не пересекался с другим? Неужто шисгарцы никогда не брали тэланских женщин и не зачинали с ними детей? Это казалось странным.
- Ну почему же. Вероятно, встречаются, только не в наших землях, - отозвался Сарин. - Почему ты сомневаешься, Тарген?
Лутарг пожал плечами, но сообразив, что старик этого не видит, добавил:
- Сам не знаю.
Они помолчали немного, думая каждый о своем, хоть мысли их были в чем-то схожи, затем старик промолвил:
- Я понимаю, сложно принять, когда всю жизнь думал иначе, но это и есть твоя настоящая жизнь, Тарген.
- Нет, старик. Моя настоящая жизнь прошла в пещерах, а все, что ты рассказал, лишь вариант, какой она могла быть, но не была.
