- Все из-за него! - рыкнул вейнгар, саданув кулаком по столешнице.
Он чуял проклятье, лежащее на нем, сгибался под его тяжестью, не имея сил сбросить груз ответственности, с каждым днем все больше погрязая в мутные воды раскаяния. Матерн гнулся под чувством вины, сочувствующим взглядом сестры довлеющим над ним. Ее словами, обращенными к кормилице - 'он раскается'.
Они прожигали дыру в его груди, ежесекундно увеличивая зияющую рану. Острием ядовитого клинка свербели внутри, лишая уверенности в собственных силах и правоте.
- Это должен быть я. Только я, - напомнил себе мужчина, но облегчение ускользало, просачиваясь сквозь растопыренные пальцы неуверенности. - Это мое место! - вскричал вейнгар, обманывая тени, рожденные языками пламени. - Я правитель по праву!
- Господин?
Свеча на столе погасла, с шипением выпустив извивающуюся струю черного дыма. Матерн с раздражением выдохнул:
- Что, Арунг?
Час был довольно поздний, и вейнгар не ожидал, что его потревожат.
- Гвардеец из сопровождения прибыл, - пролепетал слуга, испуганный гневным тоном правителя.
- Какого сопровождения?
- Кортежа вашей дочери в Эргастению, - выдохнул Арунг, мечтая провалиться в царство Аргерда, лишь бы не встречаться с недовольством вейнгара.
- Пускай, - рявкнул Матерн, которого накрыло волной нехорошего предчувствия.
- Слушаюсь, господин.
Слуга распахнул дверь, пропуская в личный кабинет вейнгара взмыленного от долгой скачки охранника. Поклонившись в пояс, мужчина, чеканя шаг, подошел к столу и протянул Матерну письмо. Печать советника блеснула в свете каминного пламени.
- Свободны, - приказал вейнгар, вырывая послание.
Прежде, чем закрылась дверь, восковой кружок разлетелся на части, а веревочный жгут, опоясывающий письмо, свалился к ногам тэланского правителя. Он погрузился в чтение.
- Не может быть! Она не могла… - выдохнул Матерн, когда последний, витиеватый завиток, украшающий подпись советника, оборвал неожиданно-неприятную весть. В глазах вейнгара вспыхнул стальной блеск ярости.
Таирия пропала! Сбежала, пренебрегши волею отца! Проигнорировала его указания! Это недопустимо. Невозможно! Но подтверждение лежало перед мужчиной, выведенное красивым почерком советника.
Матерна затянуло в пучину бешенства, моментально поглотившего единичные капли раскаяния.
- Это все она! - вскричал вейнгар, сметая со стола переписку, перья, чернильницу - все, что подернулось под руку.
Сорвавшись с места, он бросился к той, кого винил во всех своих бедах. Имя сестры пылало на языке. Оно горело в нем, кривя очертания губ, но так и не сорвалось с них, словно не могло быть озвучено.
- Ты! Все ты! Одна ты! - прошипел Матерн, без стука ворвавшись в покои Лурасы.
Она готовилась ко сну и встретила брата тонкой, полупрозрачной сорочкой и серебром распущенных волос.
- Будь добр, выйди. Я оденусь, - лишенным эмоций голосом велела она, отворачиваясь, будто не слышала обвинений, брошенных им в лицо.
И только пылающий взгляд старой кормилицы окатил его волной презрения. Жгучей волной, каковой бывает лишь искреннее, неприкрытое осуждение близкого.
Под этим взглядом Матерн ощутил себя вывалявшимся в грязи и, спасая остатки достоинства, поспешно покинул комнату. Желание высказаться утонуло в ясных глазах Гарьи и бездушие сестринского голоса. Его место заняло стремление спрятаться и зализать раны.
Он вновь был побежден ими. В который раз отброшен назад в годы сомнений и раздумий, в период, когда страстное желание стать вейнгаром подогревалось в нем присутствием маленького урода во дворце. Он снова ощущал страх остаться в стороне от того, к чему стремился. Вновь потерял уважение близких людей, предав то, во что они верили. В одночасье лишился отца и младшей сестры. Стал одинок.
Глава 25
Дверь не скрипнула. Бесшумно открывшись, она также тихо затворилась за вошедшим в покои мужчиной. Не издала ни звука, вторя атмосфере напряженности, пронизавшей каждую пядь свободного пространства.
Сидящая у кровати женщина головы не подняла. Она не проявила ни капли заинтересованности звуком шагов, занятая больным, лихорадочно мечущимся на кровати. Его стоны и вскрики оглашали сумрачную, красно-синюю тишину - осязаемую и неотвратимую, до предела насыщенную страхом за дни болезненного ожидания.
От них вздрагивал огонь в камине, выпуская снопы искр. Стенали поленья, оплакивая свою участь, и тени прятались по углам, спасаясь от голубоватого сияния, сверкающим мечом прорезающего полумрак.
- Как он? - спросил Сальмир.
Вопрос прозвучал глухо, словно потерялся в мягкой пуховой перине, устилающей кровать. Антаргин напоминал упеленанного младенца, настолько крепко Ираинта обернула его одеялами. Темные волосы, разметавшиеся на ткани подушки, были единственным выделяющимся пятном в этом царстве белого. Даже смуглая от природы кожа Перворожденного, казалось, лишилась цвета, обескровленная долгими мучениями.
- Без изменений, - также тихо отозвалась Ираинта, отирая влажной тряпицей пергаментный лоб раненого.
- Затягивается?
- Нет. Плохо. Слишком долго.
- Он…
- Слабеет с каждым днем. Не понимаю почему. Все делаю, а…
Старая женщина горестно выдохнула. У нее не было слов, чтобы передать состояние, в котором пребывал ее мальчик. Он исчезал на глазах - усыхая, бледнея. Уже не был тем Антаргином, о котором она заботилась столько лет. Превращался в тень, уходя в туманное царство бездушья, и она не могла достучаться до него, чтобы указать дорогу обратно.
- Но Риана…
- Риана, Риана, - оборвала посетителя ротула. - Всегда вы о Нерожденной. Что она делает для него сейчас? Ничего! - со злостью выдохнула женщина. - Он здесь, она там.- Ираинта неопределенно махнула рукой в полумрак комнаты. - Пусть придет и сделает что-нибудь настоящее! То, что поможет!
Изъеденная морщинами рука легла на лоб Антаргина. Узловатые пальцы легко пробежались по влажной от испарины коже, лаская и успокаивая одновременно.
- Посмотри на него! Ты друг. Близкий. Всегда рядом, а он одинок. Каждый день на моей памяти одинок… Памяти старухи.
Исполненный нежности взгляд приласкал заострившиеся черты пребывающего в беспамятстве.
- Все для вас. Для тресаиров. А ему что? - казалось, старушка говорит сама с собой. - Пустота, да он, - укоряющий взгляд остановился на нише с гобеленом. - Смотреть только, не трогать. Его не станет, а ее даже рядом не будет, - тихо закончила Ираинта, смаргивая слезы.
Душа женщины болела. Разрывалась на части, рассыпалась кусочками горечи, оплакивая чистоту души названного сына.
- Ираи…
- Ш-ш-ш. Иди, калерат. Тебя дела ждут, а он моя забота. Как всегда.
Она не удостоила мужчину взглядом. Зачем? Не видела смысла. Ее смысл исчезал вместе с жизненной
