силой Перворожденного, просачивался в бездну, откуда нет возврата. Растворялся в ней.
- Мальчик мой, - едва слышным, просительным шелестом сорвалось с губ. - Вернись к нам.
Смочив тряпицу в стоящей у кровати чаще, Ираинта принялась обтирать лицо Антаргина. Медленно, нежно, любяще - почти невесомыми движениями, так не вяжущимися с огрубевшей кожей ее рук и искореженными временем суставами.
Для него все. И жизнь тоже, но никто не возьмет. Кому нужна жизнь старухи? Кто согласится обменять ее на молодого, полного сил мужчину? Никто! И это страшило. Только это печалило.
- Прости, маленький, - прошептала женщина, убрав со лба Перворожденного прядь темных волос. - Если бы я могла…
Продолжение монолога Сальмир не слышал, отрезав себя от горя деревянной преградой. Закрыв за собой дверь, он покачал головой, отвечая на встревоженные взгляды других собирателей.
- Ничего не изменилось, - озвучил Тримс то, что не сказал калерат.
Горестный вздох вторил его словам, а печаль отражающаяся на лицах приближенных Антаргина одинаково свела мужские брови над переносицей. Никто из них не знал, как быть дальше.
- Я к Нерожденной, - коротко бросил Сальмир, направляясь к лестнице.
Трое двинулись за ним, остальные остались возле дверей в покои больного, на случай если Ираинте что-нибудь понадобиться. Это дежурство длилось уже который день, и конца ему пока никто не видел.
Оставив провожатых в коридоре, Сальмир углубился в подземелье замка. Было странно спускаться туда одному. Они всегда ходили вместе с Антаргином. Риана принимала его лишь тогда, когда рядом находился Перворожденный. Мужчина надеялся, что сегодня она сделает исключение. Ему необходим совет той, что является сосредоточием сил рьястора. Он должен был понять, куда и как двигаться дальше, тем более, если Антаргин не поправится. Хотя об этом калерат старался задумываться как можно реже.
Прижав ладонь к теплому камню, Сальмир закрыл глаза, мысленно взывая к Нерожденной. Некоторое время он не ощущал ее присутствия и уже начал отчаиваться, когда стена под его рукой постепенно начала нагреваться.
Риана согласилась принять его. Сальмир выдохнул с облегчением. Мужчина не осознавал, что все это время задерживал дыхание.
Когда жжение стало нестерпимым, мир рассыпался на части, и он вместе с ним, чтобы собраться уже в другой реальности - средоточии Рианы.
- Аторекту.
Ее голос ласкою прошел сквозь него, и Сальмир почувствовал облегчение. Будто кто-то проредил ношу, взваленную на его плечи.
- Антаргин слабеет. Рана не затягивается, - зачем-то сказал он, прекрасно зная о том, что она видит его насквозь.
- Я чувствую.
Сверкающим облаком Нерожденная опала к его ногам для того, чтобы закрутиться в спираль и тонкой струйкой подняться в воздух.
- Но почему?
- Рьястор отдает силу. Вытягивает ее. Он поддерживает нить с внешним миром, а тело слабеет. Я не могу помочь ему, пока дух разорван, - с горечью закончила она, выражая свою печаль ураганным вихрем. - Часть должна вернуться к целому.
- Как? Как он вернется, если Антаргин не может открыть тропу?
Замкнутый круг. Тупик, в который они попали, не давал Сальмиру покоя. Один неполноценен без другого, а возможности соединиться - нет. 'Как же быть?' - вопрос беспрестанно пульсировал в мужчине, но ответ на него не находился.
- Ждать. Только ждать, - прозвучало в нем неосязаемым шепотом, но на этот раз успокоения не принесло.
- Чего ждать?
- Кариал. Если он принесет кариал, все изменится.
- А если не принесет?
- Верить, Аторекту. Мы должны верить.
Призрачная рука коснулась его лба, пробежалась по волосам, погладила блестящую чешую, делясь умиротворением и надеждой. Но для Сальмира их было недостаточно. Слишком велики были его страх и неуверенность, чтобы душа насытилась тем минимумом, который пожертвовала Риана.
Слишком значительной была ее собственная боязнь ошибиться в сыне Рьястора и безграничной опустошенности, чтобы позволить отдать больше, не укоротив при этом дни существования этого мира.
Они сидели за небольшим столом в комнатах, снятых дочерью вейнгара. Миновал час с момента неожиданного открытия, но никто еще толком не пришел в себя до того ошеломляющей оказалась случайная встреча.
Судьба пошутила над ними, столкнув на постоялом дворе, но ее смех оказался исполнен горечи. Чем дальше, тем больше сердца некоторых их них наливались тяжестью, тем отрывистее дыхание слетало с губ, и глуше становился пульс, гонящий к глазам соленые капли жесточайшей обиды на роковую случайность враз перевернувшую жизни многих.
Лутарг и Таирия, исподтишка рассматривая друг друга, ощущали взаимную неловкость и сдерживали дрожь любопытства, наравне с рвущимися с языка вопросами. И лишь Сарин, в силу возраста и спускаемой сединам непомерной настойчивости, позволял себе заполнять жизненные пробелы, вызванные длительным отсутствием в облюбованных юностью местах.
Панька, все еще пребывающая в шоковом состоянии, жалась в углу. В отличие от Ири она несколько раз присутствовала при злоязычиях дворцовой прислуги, касающихся пропавшего сына Лурасы, и привыкла бояться этого отрока, коим матери стращали расшалившихся детишек. Слова Урьяны на постоялом дворе в ее случае упали в благодатную почву и взросли удвоенной боязнью, которая сейчас ненамеренно демонстрировалась всем окружающим.
Не будешь слушаться, Аргерд заберет, как вейнгарского внука, - сулили мамаши свои дитяткам, и юная служанка бывшая свидетельницей этих посулов, запомнила их, как нечто непреложное и до жути страшащее.
Истарг делал вид, что происходящее его не касается, и с отрешенным видом смотрел в окно. Видеть - кроме облупившейся кровли пристроя ночлежки - ничего не видел, но все же смотрел. Дождливые сумерки не способствовали хорошему обзору, но это занятие было единственным лишенным компании, что он смог найти для себя. В этом обществе юный гвардеец чувствовал себя избыточным, ненужным, тем более, что внимание дочери вейнгара было поглощено так называемым братом. Не им.
Литаурэль, как и полагалось, находилась рядом с Лутаргом, заняв место по правую руку от молодого человека, и хоть в разговоре не участвовала, слушала с любопытством. Ее пытливо искрящиеся глаза останавливались, то на мужчине, то на девушке, но, сколько Лита не вглядывалась, не могла отыскать даже малейшего сходства между ними.
Она бы никогда не подумала, что эти двое приходятся родственниками друг другу, столь разительным было их отличие. Практически, как день и ночь - разные до невозможности. Абсолютная несовместимость.
Оставалось только доверять Сарину и самой Таирии, которая подтвердила принадлежность к вейнгарскому роду. Да и познания ее о жизни матери Лутарга были достаточно глубоки, чтобы уверовать в их правдивость.
- … Тетушка пришла в себя перед почти самым моим отъездом. В предшествующую ему ночь. Но увидеть ее мне не довелось. Отец не позволил, - с тяжелым вздохом закончила Ири свое грустное повествование.
На глазах у нее блестели слезы печали, и дочь вейнгара еле сдерживалась, чтобы не начать шмыгать носом, как деревенская девчонка. Это было неприемлемо для девушки ее происхождения и воспитания, но
