главное что у всех, кто видел в наше время истинное лицо запада и востока, не возникнет вопроса в выборе стороны, которую придется принимать. У нас была одна Родина, и, невзирая на то, что ее порвали на лоскуты в наше время, сталкивая лбами братские народы, никто из пришедших со мной не выразил неудовольствие в выборе союзников, не смотря на то, что новое пополнение практически поголовно носило трезубцы в виде знаков различия на форме. Правда перед выходом их настоятельно попросили избавиться от этих украшений, иначе принимающая сторона может неправильно понять, особенно учитывая появление на захваченных немцах территориях карателей, носящих такую символику. Теперь многим стали понятны наши требования и условия.
На один из уточняющих вопросов, я, Олег и Вадим Васильев, разразились смехом:
— Командир, а ты Сталина видел?
Когда мы отсмеялись, он чуть обиженно спросил:
— И что тут смешного?
Ему ответил Васильев, на правах старого знакомого, похлопав по плечу.
— Коля, не бери в голову. Все мы и я, и майор Дегтярев в свое время задавали этот вопрос.
— И как?
Тут уже я ответил.
— Видел, Коля. И Сталина и Берию. И в Москве 41-го года побывал и в Кремле был, даже на Лубянку заехал.
— И как оно там?
— Если честно… Да все совсем по-другому. Люди, как люди. Знаешь, надо самому посмотреть. Просто я после Могилева, после поездки в Москву, все, что читаю про Сталина, про войну, оцениваю очень осторожно. Предки не глупее нас, а в некоторых вопросах и поумнее будут. По возможности сообщил им много чего, особенно, что касается ошибок тактики, стратегии, которые были выявлены самими предкам на основании опыта накопленного за время войны. Но вот лезть со своими советами не стал. Не имеем мы права… Они строили, собирали, накапливали, а мы все это в сортир спустили.
Кафтайкин молча слушал, потом, когда затянулась неловкая пауза, коротко высказался.
— Да уж командир, умеешь ты озадачить… А что дальше будем делать?
— Сейчас отправляем человека в Москву. Потом будем искать точку выхода на территории, которая находится под контролем Красной Армии. Затем начнем сюда переправлять наши семьи, чтоб дети росли в нормальных условиях.
— А как же Сталин?
— А что Сталин? Он человек и политик. Смысл ему с нами сориться и обманывать? Наше появление, это возможность перехватить стратегическую инициативу и в войне и в мировой политике. В таких вопросах кидалово всегда боком выходит.
— Надеюсь…
Не совсем уверенный ответ Кафтайкина был прерван характерным свистом и взрывом гаубичного снаряда на летном поле, затем еще и еще. Бойцы быстро рассредоточились и, найдя укрытия, залегли, пережидая артиллерийский обстрел. Особо резвые успели добежать до окопов, выкопанных охраной аэродрома, видимо как раз для таких случаев.
Я, лежа недалеко от бронетранспортера, связался с Санькой Артемьевым, который отвечал за боевое охранение, которое выставили сразу по приходу на аэродром.
— Бычок! Бычок, твою мать!
— На связи Феникс.
— Тут по нам гаубицы долбят, ищи корректировщиков.
— Феникс, нет никого, все проверили, это по квадратам лупят…
Санька не ошибался: артобстрел скоро закончился, и из окопов вылезли около десятка человек, которые прихватив лопаты, неторопливо направились к воронкам изуродовавшим летное поле. Ко всему прочему система радиопеленгации не фиксировала работы радиопередатчиков, которые могли бы принадлежать артиллерийским корректировщикам.
После такого развлечения все настороженно посматривали по сторонам, ожидая новых взрывов, но голод пересилил, и мы быстро прикончили остатки ужина, который был прерван артиллерийским обстрелом. Высидев для приличия пару минут, Кафтайкин ушел к своим людям, обрисовывать ситуацию, а мне было интересно, как точно он передаст наши слова, и в каком контексте. Для этого мы уже давно завербовали пару информаторов, которые исправно доносили до нас настроения в бункере Черненко, а теперь и среди нового пополнения. Благодаря этим информаторам мы и разгадали планы Семенова.
Злополучная батарея не умолкала, да и канонада начала нарастать, что говорило об увеличении количества артиллерии обстреливающей позиции советских войск. Но видимо огонь перенесли на другой участок фронта и снаряды рвались где-то левее километрах в пяти. Через некоторое время к нам подошел озабоченный майор, который являлся нашим куратором со стороны органов госбезопасности СССР в сопровождении пехотного подполковника с орденом на груди, с удивлением крутящего головой, рассматривая нашу боевую технику. Естественно я его понимаю — такое и в наше время не часто вживую увидишь, а для человека неизбалованного телевидением и интернетом вообще как божественное откровение.
Чекист представил мне подполковника.
— Подполковник Теселкин. Начальник штаба 171-й стрелковой дивизии. Точнее то, что от нее осталось.
Я ответил в рамках оговоренной легенды.
— Майор Кречетов, командир особого механизированного отряда госбезопасности.
Я повернул голову к куратору, такие контакты не были предусмотрены, поэтому потребовал объяснений. Он коротко ответил.
— Товарищ майор, тут новая информация появилась, наверно вылет придется отменить.
Мне такое развитие ситуации не очень понравилось, это рушило многие планы, но не было таким уж огорчением. Ну не получится отправить Борисыча сейчас, будем искать другие точки выхода активнее и все. Но все-таки нужно было прояснить ситуацию.
— Что случилось?
Тут ответил пехотный подполковник.
— Немцы подтянули несколько звукометрических установок и вчера ночью били прямо на звук работающих двигателей самолетов. Вон видели…
Он показал рукой в сторону сгоревших транспортников с закопченными красными звездами.
— Двоих сожгли прямо на старте…
Пауза, не театральная, просто человеку трудно было это сказать.
— …вместе с раненными. Человек пятьдесят заживо сгорело.
Мы чуть помолчали, прекрасно понимая, что произошло. Тут собрались не мальчики, все уже успели повоевать, но все равно такая гибель беспомощных раненных (самолетами отправляли только тяжелых) была трагедией. Но я решил уточнить, уж слишком был необычный заход к нам с этой новостью. Если б нам хотели просто сказать, что отправки не будет, то и тон и выдача информации имели другую форму, а тут явно били на сочувствие, так сказать, слезу выдавливали. Я такие вещи чувствовал сразу, и это насторожило, поэтому несколько грубо спросил:
— Майор, ты давай без слез и не дави на жалость, реально скажи чего надо. Ведь знаешь, кто мы и откуда и что тут не мальчики собрались.
Он замялся и чуть виновато пояснил.
— Тут в селах, вокруг аэродрома много раненных, подготовленных для эвакуации…Я знаю, что не имею права просить, но иначе аэродром будет уничтожен и захвачен.
В разговор вмешался подполковник Теселкин, который молча до этого слушал наш разговор.
— Вчера разведка притащила языка, в общем, готовят они прорыв к аэродрому. Германцы сюда стянули почти всю тяжелую артиллерию с соседних участков, там совсем тихо стало, а тут наоборот методично разносят оборону. Для усиления с фронта сняли танковую роту, которая будет действовать на этом направлении.
— Вы предлагаете нанести превентивный удар? Судя по дальности стрельбы, гаубицы находятся не
