Ленинград, энергично принялся выполнять решения съезда и начал работать инструктором культотдела Губпрофсовета. Была образована шахматная секция, вокруг нее сплотился шахматный актив. А председателем секции стал А. Ильин-Женевский. Как уже было сказано, он вернулся в Ленинград и работал заместителем уполномоченного Наркоминдела СССР по Ленинграду.
С его помощью ленинградцам уже в феврале 1925 года удалось открыть во Дворце труда хорошо оборудованный Центральный шахматный клуб: Рохлин стал его директором. В отличие от элитного Шахматного собрания, которое было ликвидировано, этот клуб действительно стал центром, где проводились турниры самого различного ранга, и который охотно посещали рабочие, служащие, студенты. Оживилась шахматная жизнь в различных клубах, Домах просвещения, вузовских и школьных кружках. Шахматные секции стали возникать при всех профессиональных союзах.
И уже полгода спустя в Ленинграде было зарегистрировано свыше двухсот кружков и свыше 7000 шахматистов, принявших участие в различных личных и командных соревнованиях. Мотором всех этих мероприятий был Яков Рохлин. Неудивительно, что в Ленинграде появилась целая группа юных шахматистов, которые в дальнейшем прославили нашу шахматную школу. Назову только некоторых — М. Ботвинника, В. Алаторцева, В. Рагозина, А. Толуша, Г. Лисицына, В. Чеховера.
Деятельность шахматного клуба ЛГСПС (первого в СССР!) была отмечена в речи Н. Крыленко на следующем IV Всесоюзном шахматном съезде.
«Я укажу на один факт — на то, что сделали в Ленинграде по линии массовых состязаний в профсоюзах...
Если сумели дело поставить так, что каждый профсоюз мог выделить шахматную команду в 50 человек и если они сумели организовать двухтысячное состязание — это значит, что они стали на правильный путь...
Что для этого нужно? Хорошо поставленные шахматные школы и шахматная пропаганда — и только...
Опыт Ленинграда показывает ту линию работы, которой нужно держаться...»
Видимо, успехами в развитии шахмат объясняется тот факт, что Рохлина назначили секретарем Оргкомитета по проведению в Ленинграде очередных турниров на первенство страны. Первым порученным ему заданием было отыскать удобное помещение для игры. Вот как он сам об этом рассказывает:
К сожалению, Рохлин не оставил мемуаров, а ему было что рассказать. Как, например, ему удалось уговорить Капабланку во время Первого московского международного турнира 1925 года в свободный от игры день поехать в Ленинград и дать там трудный сеанс одновременной игры на тридцати досках? Большой гонорар и отдельное купе в поезде вряд ли могли настолько увлечь чемпиона мира, что он рискнул отправиться в Ленинград. Существует версия, что когда в 1913 году Капабланка служил консулом Кубы в России, у него, экзотического красавца кубинца, в Санкт-Петербурге была пассия. Рохлин случайно узнал об этом и, заинтересовав чемпиона мира перспективой встречи с ней, уговорил-таки на поездку, результат которой известен. Вернувшись в Москву, Капабланка в следующем туре без всякого сопротивления уступил Б. Берлинскому. За всю свою шахматную карьеру он проиграл всего 34 партии, но эту встречу провел, пожалуй, слабее всех. В турнире кубинец в итоге оказался на третьем месте, пропустив вперед Е. Боголюбова и экс-чемпиона мира Эм. Ласкера.
В шахматном клубе Рохлин обратил внимание на скромного 14-летнего школьника Мишу Ботвинника, который к тому времени уже получил I категорию, и персонально пригласил его участвовать в сеансе Капабланки. Миша оправдал надежды, оказавшись среди четырех победителей чемпиона мира. Существует легенда, что, проиграв эту партию, Капабланка похлопал по плечу Ботвинника и предсказал победителю блестящее будущее. Однако сам Ботвинник опроверг этот миф, рассказав, что чемпион мира был очень недоволен своим проигрышем и просто смел фигуры с доски.
С тех пор Яков Герасимович стал опекать молодого шахматиста, всячески его поддерживать. Приведу только один пример.
Когда в Москве на пленуме Совета шахсекций в 1927 году обсуждался состав участников V чемпионата страны, 16-летний Ботвинник считался только вторым кандидатом на участие (первый был В. Раузер). Сам Рохлин был включен в основной состав за то, что добился почетной ничьей в матче на звание мастера с А. Ильиным-Женевским, хотя звание мастера ему за это не дали.
«Я,— вспоминал он позднее,— убеждал присутствующих включить Ботвинника в основной список участников, считая такое решение не только правильным по существу, но и делом престижа Ленинграда — ведущего шахматного центра страны. Однако мое предложение вызвало возражения. Тогда я решился на отчаянный шаг: сказал, что отказываюсь от участия в чемпионате, с тем чтобы на мое место был включен Ботвинник. Хорошо помню, как москвичи Н. Григорьев и В. Руссо сразу же подхватили мой отказ, но вакантное место предложили отдать победителю Среднеазиатского турнира мастеру Н. Рудневу, а не первокатегорнику Ботвиннику.
Завязался длительный спор. Меня активно поддержал только Алексей Алехин (брат будущего чемпиона мира), представлявший шахматную организацию Украины. Н. В. Крыленко, председательствуя, при голосовании воздержался, и выдвинутое мной предложение было большинством отвергнуто.
После заседания, когда присутствующие покидали зал, я, опечаленный, продолжал сидеть в кресле. И тогда Николай Васильевич подозвал меня и, произнеся несколько ободряющих слов, добавил: 'Нет оснований отчаиваться. Невский любимец, которого вы весьма смело причислили к сильнейшим шахматистам страны, я думаю, будет играть в чемпионате. А ваше место оставьте за собой...'
И Крыленко что-то записал в лежащем на столе блокноте. Так оно и получилось».
Ботвинник выступил успешно, завоевав звание мастера.
О том, что Рохлин действительно заботился о дальнейшей, и не только шахматной, судьбе Ботвинника, говорит следующий факт, рассказанный последним в книге «Портреты», опубликованной, правда, уже после его смерти.
«1 мая 1934 года отправился я на Васильевский остров к Я. Г. Рохлину. К тому времени мой приятель уже женился на молодой солистке балета Валентине Лопухиной. Опаздывал: все уже собрались.
Сел за стол, глянул на свою соседку справа — обомлел...
И появилась через год жена — жгучая брюнетка с чернымипречерными глазами, стройная и изящная. От нее исходило очарование».
Зная предприимчивость Якова Герасимовича, рискну предположить, что в данном случае он выступил в роли свахи. Кроме того, что Гаяне Давидовна, как справедливо отмечал Капабланка, и хороша, и красива, она обладала еще одним немаловажным достоинством — была дочкой профессора Политехнического института Д. Ананова и племянницей ректора того же института профессора П. Калантарова. Именно в Политехе учился Ботвинник и позднее защищал там кандидатскую диссертацию.
Считалось мифом, а оказалось правдой. Когда Ботвинник собирался поступать в высшее учебное
