— Выглядите неважно.
— Очень мило с вашей стороны.
— Я не имею в виду внешне. У вас болит голова?
— Так, кружится немного, только и всего. Может, мне надо поесть.
— Слушайте, у вас сотрясение. Вам нужно вернуться в больницу, — твердо сказал я.
— Что вы сказали, когда только появились?
— Что тащить вас туда я не собираюсь, — ответил я. — Я вам не папочка. Я просто говорю, что думаю. А что делать с этой информацией, вы должны решать сами.
— Как я выглядела в больнице?
— Нормально. Вполне. Несли какую-то чепуху, но это неудивительно после того, что с вами случилось.
— А теперь вы говорите, что у меня сотрясение?
— Первые признаки проявляются не сразу, поэтому врачи и держат пострадавших для наблюдения за ними. Вам, чтобы справиться с Брук и Кори, нужно набраться сил.
— Справиться?
— Они не только с вашими вещами нехорошо обошлись. Они вызвали полицию.
— Я не могу с ними сражаться. Неужели вы еще не поняли? Дело не только в них.
— Я знаю. Сейчас вас разыскивает шериф. Он убежден или делает вид, будто убежден, что вы виновны в актах вандализма против людей, защищать которых его обязывает честь. Так он, по крайней мере, считает. И ваше настоящее имя теперь ему тоже известно.
Она не очень вслушивалась в мои слова, но последнее предложение до нее дошло. Она с несчастным видом уставилась на меня:
— Откуда? Откуда известно?
— Ему нужно было дать понять, что вас…
— Вы ему сказали.
— Да.
— И значит, теперь все знают. Вы знаете, он знает…
— Он не будет болтать, — сказал я. — Вообще-то он хороший человек…
— Все знают, — мрачно повторила она. — Больше нет Эллен. С возвращением, Илена.
— Эллен…
Вдруг стало холоднее, словно ветер с улицы проник сквозь щели и уселся с нами за стол. Эллен избегала смотреть мне в глаза.
На мой кофе не было никаких намеков. Я бросил взгляд за прилавок, но девица, казалось, не сдвинулась с места. Я, однако, предположил, что она чем-то занята, поскольку в воздухе разлился сладковатый запах — предположительно сиропа, удивительно сильный. Я услышал слабый звук и повернулся:
— Эллен, прекратите это, бога ради.
— Что прекратить?
— Ваши руки.
Она в недоумении опустила взгляд и увидела, что скребет ногтями одной руки тыльную сторону ладони другой, скребет с такой силой, что на коже проступает кровь.
Она убрала руку и посмотрела на царапины — длинные линии, пересекающиеся под разными углами. Я не знал, что сказать, и не мог понять выражение ее лица. Похоже, в нем не было ничего, кроме любопытства.
— Вам нужно вернуться в больницу, Эллен.
Она покачала головой:
— Незачем.
— Почему вы так говорите? Это Илена заставляет вас? Вам необходимо…
— Я и есть Илена, идиот, — громко сказала она. — Вы что думаете, она была глупой сучкой, желающей себе зла? Бедная маленькая румынская шлюшка не смогла защититься от плохих людей, а потому взяла да зарезалась?
Некоторые посетители, не проявляя особой деликатности, подняли глаза выше уровня газеты.
— Говорите потише, — спокойно предложил я. — Джерри знал об этом?
Она тяжело вздохнула:
— Сначала нет.
— Но главного он не знал. Я вижу.
— Я ему все сказала. Еще до того, как мы поженились.
— Все?
— В том числе то, что вообще не стоило рассказывать. Особенно человеку, которого любишь.
— Ему было все равно?
— Конечно нет. Он хотел вернуться назад во времени и найти людей, которые так обошлись со мной. Я ответила, что прошлого не воротишь, а защищать меня не нужно, но… если это хочет сделать он, я не возражаю. Он умел вступаться за меня так, что я не чувствовала себя беспомощной. А то, что случилось в Берлине… Он сказал, что гордится мной.
— Я бы тоже гордился.
— Вам не следует, — сказала она, неожиданно отдаляясь от меня. — В последнее время я стала слабее. И хуже.
— Что вы имеете в виду?
— Люди ведь в первую очередь думают только о себе?
Несколько секунд мне казалось, что Эллен хочет продолжить, но она замкнулась.
— Это ощущение, — сказал я, — что за вами наблюдают, что вам грозит опасность. Оно посещало вас до смерти Джерри?
Она покачала головой:
— Иногда мне бывало очень грустно. Без видимых причин. Вот почему у нас вышла ссора из-за детей в тот день. Я… все, казалось, идет наперекосяк. Ощущение такое, будто умираешь. И несколько дней подряд я плохо спала. Но это другое.
Она помедлила.
— Вы поняли то, что я говорила в больнице?
— В смысле — «понял»?
— Вы поняли, что ничего этого не было на самом деле?
Я уставился на нее:
— Что вы имеете в виду? Вы же сказали, что это дело рук ведьмы.
— Да, именно. Они заставляют вас верить в то, чего нет. Видеть то, чего нет. То, о чем я говорила, — на самом деле этого не было. Ничего не было.
Я почувствовал себя последним идиотом.
— Значит…
— Это происходило у меня в голове. — Она помедлила, а потом словно приняла решение. — Оно должно было прекратиться. Но не прекратилось. Я такая идиотка — поверила, что оно однажды закончится. Может закончиться. А вчера вечером… я услышала стук в окно палаты.
— Стук? — переспросил я, думая о звуке, который раздавался у меня в номере. — И что же это было?
— Джерри, — сказала она.
— Джерри?
— Он сидел на карнизе. Снаружи. Как большая птица.
У меня мурашки побежали по коже.
— Вы же знаете, что на самом деле его там не было? Что вы находились на втором этаже?
Она пожала плечами.
— И что… он делал?
— Он смотрел на меня так, будто и не любил никогда. — Она отвела взгляд. — Поэтому мне пришлось
