Владимир Владимирович Маяковский
Полное собрание сочинений в тринадцати томах
Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927
В. Маяковский. Фото 1927
После боев и голодных пыток отрос на животике солидный жирок. Жирок заливает щелочки быта и застывает, тих и широк. Люблю Кузнецкий (простите грешного!), потом Петровку, потом Столешников; по ним в году раз сто или двести я хожу из «Известий» и в «Известия». С восторга бросив подсолнухи лузгать, восторженно подняв бровки, читает работница: «Готовые блузки. Последний крик Петровки». Не зря и Кузнецкий похож на зарю, — прижав к замерзшей витрине ноздрю, две дамы расплылись в стончике: «Ах, какие фестончики!»* А рядом, учли обывателью натуру, — портрет кого-то безусого: отбирайте гения для любого гарнитура, — все от Казина* до Брюсова. В магазинах — ноты для широких масс. Пойте, рабочие и крестьяне, последний сердцещипательный романс «А сердце-то в партию тянет!»[1] В окне гражданин, устав от ношения портфелей, сложивши папки, жене, приятной во всех отношениях, выбирает «глазки да лапки»*. Перед плакатом «Медвежья свадьба»* нэпачка сияет в неге: — И мне с таким медведем пос пать бы! Погрызи меня, душка Эггерт. — Сияющий дом, в костюмах, в белье, — радуйся, растратчик и мот. «Ателье мод». На фоне голосов стою, стою и философствую. Свежим ветерочком в республику 8195; вея, звездой сияя из мрака, товарищ Гольцман из «Москвошвея» обещает «эпоху фрака»*[2]. Но, от смокингов и фраков оберегая охотников