знаешь, няня… влюблена…»— Дитя мое, господь с тобою! —И Милюков ее с мольбойкрестил профессорской рукой.— Оставь, Кускова, в наши леталюбить задаром смысла нету. —«Я влюблена», — шептала сно вав ушко профессору она.— Сердечный друг, ты нездорова. —«Оставь меня, я влюблена».— Кускова, нервы, — полечись ты… —«Ах, няня, он такой речистый…Ах, няня-няня! няня! Ах!Его же ж носят на руках.А как поет он про свободу…Я с ним хочу, — не с ним, так в воду».Старушка тычется в подушку,и только слышно: «Саша! — Ду шка!»Смахнувши слезы рукавом,взревел усастый нянь: — В кого?Да говори ты нараспашку! —«В Керенского…» — В какого? 8196; В Сашку? —И от признания такоголицо расплы́лось Милюкова.От счастия профессор о́жил:— Ну, это что ж — одно и то же!При Николае и при Сашемы сохраним доходы наши. —Быть может, на брегах Невыподобных дам видали вы?5Звякая шпорами довоенной выковки,аксельбантами увешанные до пупов,говорили — адъютант (в «Селекте» на Лиговке)*и штабс-капитан Попов.«Господин адъютант, не возражайте,