Ангел тьмы

— Точность, детектив, — бросил мистер Дэрроу, возвращаясь к Люциусу. — Отсутствие допусков на ошибку.

Люциус поерзал на стуле, потом вытащил платок и вытер лоб.

— Мало в каких науках этот допуск отсутствует.

— Понимаю. Выходит, она не точна. А что же с той пулей? Есть какие-то признаки ее участия в убийстве?

— На ней имелись следы крови.

— А что с предположениями, какой именно крови?

Люциус начал потеть еще заметнее и снова вытер лоб.

— Пока… существует не так много тестов, позволяющих отличить одну кровь от другой.

— О… — Делая все, от себя зависящее, чтобы показаться действительно сражающимся с задачей, мистер Дэрроу отошел к скамье присяжных. — Значит, подводя итог, вы говорите, что у нас есть револьвер, из которого стреляли около трех лет назад — причем мы точно не можем сказать, кто именно, — и что его нашли на дне колодца за домом Хатчей. Это может быть, а может и не быть, тот револьвер, из которого была выпущена пуля, найденная в подводе, — пуля, которая может быть, а может и не быть той, что связана с убийством. Так, детектив?

— Я бы не стал это так описывать. Шансы…

— Шансы достаточно высоки, чтобы оставить место обоснованному сомнению,[55] детектив. По крайней мере, на мой взгляд. Но давайте попробуем вопрос, на который вам, возможно, удастся ответить чуточку поточнее. Во скольких процессах вы представляли баллистические свидетельства в качестве эксперта?

Вопрос, очевидно, застал Люциуса врасплох:

— Во скольких?

— Это простой вопрос, детектив.

Уставившись в пол и снова вытерев лоб платком, Люциус тихо сказал:

— Впервые.

— Впервые? — повторил мистер Дэрроу, быстро переводя взгляд со свидетеля на присяжных. — Впервые пробуя плавать, вы кидаетесь на немалую глубину, не находите?

Стараясь оказать сопротивление, Люциус ответил:

— Я долгие годы изучал баллистику…

— О, не сомневаюсь, не сомневаюсь. Однако никто до сих пор не спрашивал у вас совета. Интересно, почему же. — Наконец отведя взгляд от присяжных, мистер Дэрроу размашисто прошагал к своему столу. — У меня все, сэр.

Люциус начал было вставать, но тут мистер Дэрроу поднял руку:

— О… и вот еще что, детектив-сержант. В своем вступительном слове вы заявили, что работаете в Полицейском управлении Нью-Йорка. Позвольте спросить — каково ваше нынешнее задание?

Крайне пораженный, Люциус откинулся на свидетельском месте и попробовал потянуть время:

— Мое нынешнее задание? Помощник окружного прокурора попросил меня проанализировать…

— В вашем департаменте, я имею в виду.

Люциус глубоко вздохнул:

— Мое нынешнее задание не связано с этим делом, и будет неподобающим…

— Разве, детектив, — перебил его мистер Дэрроу, в голосе которого зазвучали праведные нотки, — вас не уполномочили несколько недель назад провести расследование в отношении доктора Ласло Крайцлера — в частности, его роли в самоубийстве одного из мальчиков, находившихся под опекой доктора в Институте Крайцлера в Нью-Йорке?

Толпа при этом не удержалась от шума, и когда народ принялся удивленно переговариваться, мистер Пиктон вскочил с места:

— Протестую! Ваша честь, обвинение выражает самый серьезный протест! Какое отношение текущее задание детектив-сержанта может иметь к нашему делу?

Судья стуком молотка утихомирил зрителей, потом схватился за ухо и обратился к мистеру Дэрроу:

— Адвокат, я надеялся, что вы оставили инсинуации помощнику окружного прокурора. Что вы хотите сказать, сэр, поднимая столь очевидно не связанную с делом тему?

— Ваша честь, — изрек мистер Дэрроу, — боюсь, что не могу согласиться с оценкой суда сей информации как не связанной с делом. Когда дело обвинения столь сильно зависит от работы одного из экспертов и когда честность и компетентность этого эксперта оказываются предметом расследования другого эксперта обвинения — что ж, ваша честь, помощник окружного прокурора не единственный, кто способен замечать поразительные совпадения.

Судья с силой ударил молотком, глаза его пылали.

— Может, и нет, сэр, — но этот суд не потерпит больше демонстрации совпадений от защиты, равно как не станет потворствовать подобному поведению обвинения! Если рассматриваемый вами вопрос имеет непосредственное отношение к данному делу, объясните это прямо сейчас, сэр.

Мистер Дэрроу лишь поднял руки, в свою очередь разыгрывая невинность:

— Прошу прощения, ваша честь, если мои замечания оказались неподобающими.

— Неподобающими и недопустимыми! — взорвался судья. — Присяжные игнорируют замечания защиты касательно текущего задания свидетеля в Полицейском управлении Нью- Йорка, а соответствующие записи исключаются из протокола. — Молоток предупредительно поднялся, указывая на стол защиты. — И не пробуйте больше со мной эти штучки, мистер Дэрроу. Я не допущу никаких упоминаний или расследований какого бы то ни было предмета, если он не имеет отношения к этому — и только этому — делу. А теперь продолжайте допрос.

— У меня больше нет вопросов, ваша честь, — ответил мистер Дэрроу и сел.

— Мистер Пиктон? — произнес судья. — Вы желаете опросить свидетеля повторно?

— Если повторный опрос мог бы стереть клевету из памяти присяжных, ваша честь, я бы провел его. А поскольку он не сможет, я воздерживаюсь.

— Тогда детектив-сержант свободен, и обвинение может пригласить своего следующего свидетеля.

— Обвинение, — объявил мистер Пиктон, — вызывает миссис Луизу Райт.

В задних рядах началась небольшая суета, и в двери красного дерева вошла миссис Райт.

Глава 46

Пока бывшая домоправительница Хатчей шла по проходу, доктор наклонился и спросил у мистера Пиктона:

— Что с Паркером?

Мистер Пиктон пожал плечами:

— Двое помощников Даннинга собирались привезти его на первом поезде сегодня утром. Уже должны были прибыть. Придется вызвать его днем.

Миссис Райт в старомодном синем платье гордо и без колебаний вошла в дверцу в дубовом ограждении, лишь единожды обратив седую голову и лицо с резкими чертами в сторону стола защиты и не выразив никаких эмоций при виде Либби Хатч. На присягу пристава Коффи она почти выкрикнула «Клянусь!», после чего объявила свое имя так, будто ожидала, что кто-то вдруг станет его оспаривать. Сие отношение она сохраняла в течение всех вводных вопросов мистера Пиктона, который за это время нарисовал очень яркую картину жизни в доме Хатчей. Либби была женщиной весьма переменчивого нрава, сказала миссис Райт, а когда чувствовала, что ее желания ущемляют, была способна впасть в крайнюю ярость. Мистер Пиктон не преминул убедиться, что присяжные поняли — Луиза Райт не питала особой