Хихикая и толкаясь, из микроавтобуса посыпались ярко накрашенные красотки в более чем откровенных нарядах. Щебеча, как радующиеся весне синички, девицы ввалились в магазин и принялись, следуя испанской традиции, по очереди лобызаться с Кириллом.
Пабло напрягся, пытаясь разобрать веселую трескотню девушек. Учитывая, что они все говорили одновременно, задача была не из легких.
— Есть что-нибудь новенькое?
— Ах, я так тащусь от 'Братьев Карамазовых'… Алеша — просто душка. Тебе не кажется, что у героинь Достоевского явно выражены лесбийские наклонности? Взять только сцену объяснения Грушеньки с Катериной Ивановной…
— Уй, а я прямо балдею от 'Идиота'. Князь Мышкин — такая лапочка. Его беда в том, что он слишком мало занимался сексом. От этого и у нормального мужика может крыша поехать.
— А мне бы оттянуться с чем-нибудь из Тургенева. Его героини такие лоханутые — совершенно не разбираются в мужчинах. Их бы к нам на пару деньков — уж мы бы им быстро мозги на место вправили.
— К нам бы Тургенева на пару деньков, — хохотнула крашенная перекисью пышечка в сетчатых колготках и коротких обтягивающих шортиках. — Представляете, что бы он потом накатал в своих романах?
— Да, классика — великая сила — мечтательно вздохнула девица со взбитой надо лбом ярко-зеленой шевелюрой. — Несколько страниц 'Войны и мира' — и я кончаю даже без вибратора. В постели с клиентом я всегда представляю, что держу за член князя Болконского…
Лейтенант Монтолио, не веря своим глазам, наблюдал, как представительницы древнейшей профессии, ревниво отпихивая друг друга, прорываются к стойке с классической русской литературой. Одна из них схватила Некрасова, другая — 'Путешествие из Петербурга в Москву' Радищева. Унизанные кольцами пальцы с яркими наманикюренными коготками тянулись к томикам Чехова, Толстого, Тургенева…
Род занятий любительниц классической литературы не вызывал у Пабло сомнений. В его голове прокручивались информационные сводки о торговле людьми, о жутком положении девушек из бывшего Советского Союза, нелегально вывезенных в публичные дома Европы и остающихся там на положении бесправных рабынь…
Несомненно, эти путанки были лишены свободы передвижения. Белобрысый надсмотрщик, сидящий на корточках перед расположенной в самом низу полкой с аудиокассетами блатной музыки, не забывал уголком глаза следить за своими подопечными. В то же время, при желании они вполне могли выскочить из магазина и убежать или же позвать на помощь полицию.
Вопреки всему, 'ночные бабочки' казались вполне довольными жизнью. Затарившись очередной порцией русской классики, они весело расплатились с Кириллом. Зеленоволосая ухватилась было за шампанское, но белобрысый надсмотрщик немедленно отнял у нее бутылку и поставил на место.
— Знаю я вас, — проворчал он. — Напьетесь, а работать за вас Тургенев будет?
— Так ты и поработаешь, — хихикнула одна из девиц.
— Я вот тебе помелю языком, — беззлобно огрызнулся парень.
Расцеловавшись на прощанье с Барковым, путанки погрузились в микроавтобус и укатили.
Достав ручное зеркальце, Кирилл принялся старательно стирать с лица носовым платком разноцветную помаду.
— Мои лучшие клиентки, — с гордостью пояснил он. — Каждую неделю заезжают приобщаться к культуре. И — представьте себе — покупают исключительно классику. Никаких 'Бешеных', 'Отмороженных' и 'Пираний'. Только Пушкин, Лермонтов, Толстой, Чехов. Интеллектуалы, те напротив, — в гробу всех классиков видели. Им подавай или крутую 'чернуху', или детективы.
— Странно, — растерянно заметил Пабло. — Я почему-то полагал, что все должно быть наоборот.
— Отчего же наоборот? Каждый тянется к тому, чего ему не хватает: путаны — к духовности, интеллектуалы — к насилию, криминалу и грязи. Русский интеллигент никогда не осмелится признаться в своем пристрастии к низкопробной литературе, но покупает в первую очередь детективы.
— Исключительно интересное наблюдение. Я непременно упомяну о нем в своей диссертации, — пообещал Монтолио.
Встреча с проститутками пробудила в его душе странное чувство двойственности. Воспитанный в строгости матерью-католичкой, лейтенант испытывал к женщинам, торгующим своим телом, брезгливое отвращение. Одна мысль о возможности переспать с подобным существом могла сделать его импотентом. В то же время жизнерадостные русские путаны, считающие князя Мышкина лапочкой, а Алешу Карамазова — душкой, почему-то не вызвали у него отрицательных эмоций, скорее наоборот.
Перед внутренним взором Пабло неожиданно возникли обтянутые сетчатыми колготками ядреные ягодицы блондинистой пышечки, выразившей желание заняться сексуальным просвещением Тургенева, и агент CESID с ужасом ощутил, как стремительно твердеет его член. Подобного предательства со стороны собственного организма лейтенант никак не ожидал. Страшно подумать, что сказала бы по этому поводу мама!
Порозовевший от переживаний Монтолио повернулся к стеллажам с видеофильмами, пытаясь скрыть предательскую выпуклость, появившуюся у него на штанах.
Кирилл без особого успеха продолжал воевать с губной помадой. Некогда белый платок в его руках приобрел всевозможные оттенки пурпурного, красного, розового и лилового цветов.
— Говорят, в Барселоне есть группа русских эмигрантов, называющих себя 'Ебаньки', — произнес Пабло, надеясь, что возвращение к работе избавит его от навязчивых мыслей о прелестях русских красоток. — Не слышали про таких? Чем они занимаются?
— Ваньку валяют, — рассеянно ответил Барков и, вывернув платок наизнанку, продолжил тереть лицо.
— Валенки валяют? — изумился Монтолио. — Это бизнес русских эмигрантов?
— Не валенки, а Ваньку, — поправил Кирилл. — Есть такое выражение. Ваньку валять — то же самое, что дурью маяться. Ебаньки на то и Ебаньки, чтобы Ваньку валять. Им это по штату положено.
Опухоль на брюках лейтенанта стала потихоньку спадать. Мозг агента, не слишком хорошо знакомого с русским сленгом, с трудом переваривал полученную информацию.
— А что они делают, когда не валяют Ваньку?
— Так, клубятся понемногу, пьют, — пожал плечами Кирилл.
Он понял, что придется умываться. Основная часть помады стерлась, но его лицо казалось покрытым тонким слоем разноцветных румян. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь посетитель принял его за гомосексуалиста.
— Клубятся? — упавшим голосом повторил Монтолио.
С улицы донесся свист, стоны, восторженный рев и гортанные восклицания на арабском языке.
— У мавров что, праздник? — удивился Пабло, отвлекаясь от мучительных размышлений о том, каким именно образом клубятся Ебаньки.
— Нет, — покачал головой Кирилл. — Радостные крики мусульман свидетельствуют о пришествии Крусиграмы.
Лейтенант прикрыл глаза, напомнив себе, что секретный агент не должен терять голову ни при каких обстоятельствах. Сейчас он был как никогда близок к тому, чтобы ее потерять.
— Пришествие кроссворда? — слабым голосом переспросил Монтолио. — Как такое может быть?
— Сейчас увидите, — сказал Барков, жалея о том, что так и не успел смыть с лица остатки помады.
— О! — произнесла вошедшая в магазин Мария Гриценко, с удивлением глядя на нарумяненные щеки продавца.
— О! — прохрипел Пабло, не в силах оторвать округлившихся глаз от бюста седьмого размера, отчаянно рвущегося на волю из необъятного декольте хохлушки.
Он перевел взор чуть ниже и тихо застонал.
— Мне бы кроссворд, только новый, — сказала Мария.
— Разумеется, — ответил Кирилл.
Пока он рылся в стопке брошюрок, Крусиграма, тихо мурлыкая популярную песенку Энрике Иглесиаса,
