заплатить за электричество. Может, это:
Пабло покачал головой и еще раз вздохнул. Тоже не лучший вариант. Мария может не знать, что такое биллирубин, а в сочетании со словом 'вырос' любое непонятное слово может быть неправильно истолковано. Традиционное 'Бесаме мучо' тоже не пойдет — оно давно у всех в зубах навязло. Черт, что же ей спеть?
Отложив в сторону гитару, Пабло взволнованно зашагал взад-вперед по комнате. На пятнадцатом развороте он замер и торжествующе воздел указательный палец к потолку.
— Придумал! — торжествующе произнес лейтенант. — Я исполню для Марии 'Пузыри любви'.
На полированной столешнице красного дерева лежала изящная небольшая коробочка, обтянутая змеиной кожей. Сидящий за столом мужчина задумчиво смотрел на нее. Пару раз он коснулся ее кончиками пальцев, словно колебался — открыть или нет.
Профиль мужчины отражался в висящем на стене старинном венецианском зеркале. Он был безупречен — небольшой прямой нос, высокий лоб, квадратный подбородок, темные твердые губы. Его лицо, столь правильное, что черты его мгновенно стирались из памяти, как рекламная улыбка на упаковке зубной пасты, могло бы сделать отличную рекламу создавшему сей шедевр пластическому хирургу, если бы хирург этот был еще жив. Он умер через минуту после того, как с помощью лазерного луча убрал последние следы послеоперационных рубцов. Владелец безупречного профиля не оставлял свидетелей, знающих его в лицо.
Их стереоколонок лилась тихая монотонно-протяжная восточная музыка. Мужчина тихо покачивал головой ей в такт. Узнав цену смерти, он научился наслаждаться жизнью. Он мог часами сидеть в кабинете перед распахнутым окном, за которым не было ничего, кроме бескрайней сини моря, сливающегося на горизонте с небесной лазурью. Иногда синеву оживляли белые пятнышки чаек, паруса яхт или легкие кудрявые облака. Ночью море и небо становились черными, и тогда он чаще думал о смерти.
Руки мужчины шевельнулись, словно решившись, и потянулись к коробочке. Палец нажал на выпуклость у края крышки. Она беззвучно откинулась. На фоне темно-синего бархата вспыхнула бриллиантовая кайма массивных золотых запонок. Кроваво-красные бирманские рубины образовывали в их центре стилизованную букву F.
Запонки эти были практически идентичны той, что сотрудники испанских спецслужб извлекли из брюха акулы.
О том, что его двойник погиб, Харон уже знал. Слышал он и версию о том, что вертолет был случайно сбит входящим в нирвану Совком. Слышал — и не верил в нее. Харон вообще не верил в случайности. Он полагал, что любое событие предопределено, и не важно, кто в таких случаях направляет руку судьбы — человек или высшие силы.
Сначала он хотел взяться за выполнение задания сам. С Маратом Багировым у Харона были свои счеты — хотя и не настолько серьезные, чтобы устранять его по собственной инициативе. Кроме того, устранение человека такого масштаба само по себе было достаточно интересной задачей.
Харона остановила интуиция, прежде никогда его не подводившая. В какой-то миг его коснулось донесшееся из неведомых глубин пространства и времени холодное дыхание смерти. Это ощущение было едва уловимым, но Харон отличался умением распознавать знаки, идущие свыше. Вместо себя он послал на Форментеру Хадира.
Теперь Хадир мертв, и, хотя убил его человек Багирова, не исключено, что Ростовцев или некто из его окружения тоже приложил к этому руку.
Месть сама по себе уже давно перестала интересовать Харона. Времена графа Монте-Кристо давно прошли. В первую очередь Харон был бизнесменом. Бизнесменом, которому интуиция подсказывала, что настало время уйти на покой. Осталось завершить два последних дела, после которых он до конца своих дней не будет испытывать нужду в деньгах. Он перехватит прибывающий из Западной Африки груз алмазов, и, если на то будет воля Аллаха милостивого и всемогущего, наложит руку и на бриллианты, похищенные у де Бирс. По сведениям, полученным Хароном из надежного источника, бриллианты эти Ростовцев хранил на Форментере.
К облегчению Пабло окно Крусиграмы оказалось приоткрытым. Это было неожиданной удачей. Теперь ему не придется надрывать голосовые связки, чтобы Мария услышала его.
На улице Бутылки, расположенной в самом центре Китайского квартала не было магазинов, и случайные прохожие сюда, как правило, не забредали. Отсутствие людей облегчало задачу лейтенанта, который, несмотря на приятный голос и отличный слух, немного стеснялся выступать на публике.
Разорвав тишину мелодичным гитарным перебором, Пабло запел о своем бедном сердце, изнывающем в ожидании любимой.
— старательно выводил Монтолио несколько двусмысленные слова знаменитого шлягера Хуана Луиса Герры.
Занавеска на окне дрогнула и отодвинулась в сторону. Перегнувшись через подоконник, Мария
