Я — день, я — влагой напоен,
но древо только ты.
Я утомлен, путь долог мой,
прости, не я сказал,
что Тот, Кто в ризе золотой,
как солнце, восседал,
послал тебе, мечтающей,
виденье с высоты:
смотри: я — возвещающий,
но древо только ты.
Развернуты мои крыла
над кровлею жилья;
так одинока не была
ты никогда — ведь я
чуть виден в комнате твоей,
мои слова просты:
я — дуновенье меж ветвей,
но древо только ты.
Все ангелы в волнении
летят по небесам;
великое смятение
и ликованье там.
Быть может, скорбь средь суеты
в судьбу твою войдет,-
для этого созрела ты,
и ты несешь свой плод.
Ты вход, великий и святой,
твой день определен.
Мой голос, будто шум лесной,
в тебе исчез, окончив твой
тысяча первый сон.
Иду. Так упоителен
напев твоей мечты,
Бог ждет; он ослепителен…
Но древо только ты.
Перевод Е. Витковского
XXVI. СЫН
В заморской стране когда-то
царем был мой отец.
И вот, закованный в латы,
прибыл от супостата
к отцу гонец.
Отец мой, как обычно,
в одежде был простой,
и горница привычно
дышала нищетой.
Руки отца дрожали,
взять ничего не смел.
В безнадежной печали
безлико глядел.
А мама убежала —
одна среди аллей
в саду она гуляла,
полотна белей.
Мама! в душе тревога —
зачем ты ушла одна?
Но чу! шаги с порога,
стук копыт, дорога,
и вновь тишина.
Отец! Он нас не обидел?..
Чудовищный исполин,
чего он хотел? — Он видел
тебя в саду, мой сын.-
Отец, какой он красивый!
Как поступь его сильна!
Какая черная грива
у его скакуна!
Шлем его золоченый
в панцирь тяжелый врос.
Но он — я видел — корону
узкую привез.
Я слышал: она звенела,
ударясь о меч в шагу.
За жемчуг такой я смело
жизнь отдать могу!
Во гневе ее срывали,
в страхе ее теряли,
ковали ее в огне!
Но так ее обруч тонок,
что может носить ребенок,-
отдай, отдай ее мне!
Я носил бы ее порою…
Отдай ее мне, отец!
А еще ~ я тебе открою,
