жаргоне 'социально-близких'.
На них коммунисты опирались еще до всех революций. Примеры? Камо, а так же Коба (Джугашвили) — знаменитые грабители банков, прежде всего тифлисских…
Так что Кедрина в любом случае убили уголовники…
Может и простые, но вернее — 'королевские пираты' — уголовники на службе у пахана Кобы. Да и какому пахану или атаману не надоели бы невежливые намёки, постоянно проскакивающие в печать через кретинов-цензоров?
А появлялись такие намеки в самые что ни на есть глухие годы! Стихотворение Кедрина 'Алена- Старица' написано (и опубликовано!) в 1938 году. Старуха-нищая, которой довелось 'важивать полки Степана Разина' сидит в застенке. 'Судья в кафтане до полу' допрашивает ее, что делала, мол, она
'в погибель роду цареву, здоровью алексееву'.
Это ведь в те годы написано, когда и военачальников, и врачей, и инженеров — всех обвиняли во вредительстве, когда газеты истерически раздували манию преследования, когда в каждую ночь по десятку пытали и по несколько
десятков допрашивали в одной только Москве…
В Зарядьи над осокою
Горит зарница дальняя,
Горит звезда высокая.
Терпи, многострадальная!
А тучи, словно лошади,
Бегут над Красной площадью.
Все звери снят, все птицы спят,
Одни дьяки людей казнят.
Цензура оказалась еще тупее, чем мы себе ее представляем. Под последней строкой этого стихотворения с первой его публикации стоит дата: 1938.
Имя Дмитрия Кедрина прославило стихотворение 'Зодчие'. Написанное в те же предвоенные годы, оно повествует о мастерах, построивших храм Василия Блаженного и ослепленных по приказу Ивана Грозного.
..И спросил благодетель:
'А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?'
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие: 'Можем!
Прикажи, государь!' И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его Церковь
Стояла одна такова…
В этом стихотворении о вечном конфликте искусства и власти, духовной свободы и прихоти тирана, грозный царь изображен злодеем, но всё же злодеем величественным. Это конечно пугает, но отчасти ведь и героизирует образ, как во второй части эйзеиштейновского фильма. И должно было пройти лет двадцать, пока выветрились следы этого невольного кедринского возвеличения.
Приведу тут для сравнения строки из начала ранней поэмы А. Вознесенского 'Мастера', интонационно уже откровенно скоморошьей и тем полемизирующей с 'Зодчими' именно в трактовке образа Ивана: если у Кедрина царь действительно грозный, то у поэта шестидесятых годов — его образ предельно снижен:
'У царя был двор,
на дворе — кол, на колу не мочало:
человека мотало!'
Правда и у Кедрина в поздней его поэме 'Конь' царь тоже показан без всякой романтизации.
Да ещё и многие коллизии напоминают о тех же тридцатых годах. Хотя бы сцена в кабаке, когда подвыпивший зодчий в ответ на вопрос, много ли царь Феодор «отсыпал серебра и злата» ему за строительство кремлевской стены архитектор говорит:
'от каменного бати дождись
железной просфоры'
А далее:
'И дело федькино умело
Повел придворный стрекулист.
Сам Годунов читал то дело
И записал на первый лист:
Пускать на вольную дорогу
Такого вора — не пустяк,
Поскольку знает слишком много
Сей вор о наших крепостях.
Ситуация более чем типичная для тридцатых…
И вот великий зодчий отправлен на Соловки. Опять точный адрес: первый массовый лагерь уничтожения мыслящих был устроен именно там, в древнем знаменитом монастыре. Но поэма не ограничивается параллелями политическими, а то был бы памфлет, а не поэма!
Тогда как перед нами произведение и пластичное, и многокрасочное. Не только Грозный, или вся эта власть, губящая художника — тут еще крупнее: не просто эпизод из русской истории, а куда более крупная всевременная тема гения, загубленного его современниками — она непреходяща. Она звучала или звучит во всех странах мира. Две тысячи лет назад в Деяниях апостолов рассказано, что Стефан перед судилищем Синедриона говорит: 'Жестоковыйные! Кого из пророков не гнали отцы ваши!»
Когда в конце поэмы пристава находят великого зодчего, спившегося, в разбойничьем лесном притоне, он называет себя 'Иван, не помнящий родства'.
И это правда, между ним и великим искусством не осталось ничего общего. Как художник, он погиб уже давно, и забыли, а может и вовсе не знали в России, что в годы ученья в Италии в ответ на
