слышна некая мелодия, давно нам знакомая, и она вносит дополнительный смысл, в ней есть то, о чем не сказано в словах. Например — стихотворение 'Стриптиз'. Почему он в ритмах Камаринской? Что это дает? Ассоциация с Мусоргским? Да. «Пляски смерти» тоже ведь на ритмах Камаринской основаны! И вот уже этим ритмом мы подсознательно определяем картину, нарисованную Вознесенским. Так музыка вносит дополнительное измерение. Вот ведь и хабанера небоскребов тоже для этого.
'Страшный мир, он для сердца тесен!' — но ведь это Блок? Да. Страшный мир, а не 'Летающий пролетарий' Маяковского находит свое продолжение в поэзии Вознесенского. Мир роботов — и живых, и металлических его ужасает.
…в офисы, как в вагонетки –
Некогда, некогда, некогда!
Толпами автоматы
Топают к автоматам,
Сунут жетон оплаты,
Вытянут сок томатный.
……………………………………
Быть человеком некогда!
И он, этот робот-букашкин 'нынче вопит: зайчатины! 3автра взвоет о человечине!'.
А вне государств, политических систем, границ –
Лишь одно на земле постоянно,
Словно свет звезды, что ушла,
Продолжающееся сиянье –
Называли его — душа,
И опять перекличка с Блоком:
Пускай, грядущего не видя,
Дням настоящим молвить: 'нет!'
Но — главное, ключ, эпиграф ко всей поэзии Вознесенского, конечно, в строках его, видимо, лучшей поэмы «Оза»:
Мы — не хлам для аукциона,
Я — Андрей, а не имярек!
Все прогрессы — реакционны,
Если рушится человек
Прямая перекличка с Николаем Бердяевым: «Новое средневековье».
Раб стандарта, царь природы,
ты свободен без свободы.
Ты летишь в автомашине,
а машина без руля!
Символом добра-тепла, всего человеческого, становятся две туфельки. Вдруг. Крупным планом, будто на экране воображения –
В мире не топлено, в мире — ни зги.
Вы еще теплые, только с ноги.
Как перед танком присели голубки…
Танк — против нежности… Металл против души.
О, хищные вещи века!
На душу наложено вето! –
Эти строки подсказали Аркадию и Борису Стругацким название одного из романов: «Хищные вещи века»
В мире букашкиных неминуемо: «Хам эпохальный грядет по холмам, потрохам — хам!»
И в другом месте:
Неужели Шекспира заставят каяться в незнании «измов», неужели Стравинского поволокут с мусорным ведром на седой голове по воющим улицам?
Это Китай тех времён, но опять же — далеко не только Китай:
'Чую Кучума!' И если не опомнимся, то ведь никого не спасет уход 'в горы и в бороды'.
Будь же проклята ты, громада
Программированного зверья.
Будь я проклят за то, что я
Слыл поэтом твоих распадов…
И пусть 'нас мало, нас очень мало», но «победит чело, а не число». Так уверены все мы были в этом в те самые наши «бурные шестидесятые»… И порой не видели, что сама эта «бурность», это задыхание времени убивает и любовь, и человечность…
Я тебя никогда не увижу,
Я тебя никогда не забуду
Это романс из поэмы 'Авось'. В ней враг любви — огромные расстояния. А в стихах о наших днях что? Некоммуникабельность. Не береста, посланная из Новгорода в Киев — а телефонный звонок. Связь несравненно совершеннее. И всё же.
А может ангел в кабеле,
Пришедший за душой?
Мы — некоммуникабельны!
Отбой!
И вечная классическая тема — прославление любви, но неодолимо противоречие между вот этой самой некоммуникабельностью и стремлением прорвать ее стену. Лирический вопль рефрена — банальнейшей фразы — становится вдруг трагическим эхом:
Ты музыка счастья, я — нота разлада
