с целью оценить масштабы разгула стихии. Но чувство равновесия отказалось активироваться – Мартиса повело во все стороны одновременно, и он неуклюже завалился назад, на кровать. Мия, отшатнувшись от падающего тела, воровато потянулась к пестрому вороху своей одежды, что-то оттуда вытащила. Сержант был пьян и расслаблен, но девять лет войны сказывались – еще не понимая, что к чему, он насторожился, подобрался. И когда отточенная сталь скользнула к его горлу, успел перехватить хрупкую девичью руку:
– Мия! Ты чего! Рехнулась?!
Нож выпал из почти раздавленной ладони. Зашипев змеей, девушка подалась вперед, сверкнуло молоко зубов, в следующий миг челюсти сомкнулись на щеке Мартиса. Мия грызла его, будто бешеная собака. Заорав от боли и неожиданности, сержант отпихнул ее от себя, лишившись при этом куска мяса. Взбесившаяся красотка, крепко приложившись затылком о стену, мешком завалилась набок.
– Вы видели! – ошеломленно выдохнул сержант, разворачиваясь к своим друзьям.
Его никто не услышал – у друзей тоже возникли неожиданные проблемы. Мимо кровати, пошатываясь, проковылял капрал Бимчик – руками он зажимал горло, а меж пальцев хлестала кровь. Со стороны двери послышался нехороший шум. Покосившись туда, сержант узрел его источник: хозяин дома, мрачный как никогда, с сосредоточенным видом рубил топором корчившегося на полу солдата. Размозжив ему лицо, бородач угрюмо осмотрелся – он явно пребывал в поиске новых жертв. Взгляд его столкнулся со взглядом Мартиса. Поиск закончился – жертва найдена.
Молниеносно протрезвевший сержант, осознав свои ближайшие перспективы, взвизгнул и, мочась на кровать, ухватился за спасительную сталь винтовочного ствола. Хозяин надвигался стремительно – будто атакующий медведь; на ходу он замахнулся топором, обдав потолок россыпью багровых брызг. Ударить не успел: Мартис каким-то чудом ухитрился направить на него дуло оружия, без заминки отвести затвор, загнать в казенник патрон. Пуля ударила здоровяка под глаз – тот рухнул на спину с такой скоростью, будто под ним выбили табурет.
В тот же миг из-за спины сержанта выскользнула изящная девичья ручка, вооруженная острейшим ножом с сильно изогнутым лезвием. Сталь почти безболезненно прошлась по горлу, рассекая жилы и артерии.
«Мия, чтоб ты сдохла!» – хотел прокричать Мартис, но вместо слов вырвался кровавый хрип.
Девушки не нуждались в спасении – они уже были мертвы. Их оплакали при жизни. Им требовалось одно: умереть достойно.
В этом году из их края взяли целых две порции жертв. Одну, как и положено, отправили на алтари межевой линии – традицию нельзя забывать. Остальным выпала миссия посложнее – в эту группу кого попало не брали: слабонервных безжалостно браковали. Выбирать было из кого. Слишком много лишних девочек рождалось в их краю. Родители нередко убивали их в первые минуты жизни, но выживших все равно оставалось более чем достаточно. Лишние женщины… Участь их была незавидна: или в наложницы- батрачки к относительно зажиточным крестьянам, или короткая и веселая жизнь продажной девки. Самые везучие могли попасть в храмовые куртизанки.
Выбор у жрецов был велик.
Слабонервных отсеяли быстро – каждой девушке пришлось своими руками прирезать поросенка и барашка. При этом за ними внимательно наблюдали люди первого министра. Задрожали руки? Замешкалась? Вывернуло при виде крови? Извини, не подходишь. Марш назад, в батрачки, или вечно пьяным ямщикам глазки строй, стоя в грязи по щиколотку у обочины.
Из двадцати восьми отсеянных девушек девять в ту же ночь наложили на себя руки – возвращаться к старой жизни им не хотелось, а других вариантов не было. О народе Венны слагают анекдоты: затворники, всю жизнь проводящие в одной деревне; мрачные фанатики, готовые по первому требованию жрецов отрезать себе голову и лично принести в храм; находчивые в своей жестокости люди, способные перерезать горло рыбьей чешуйкой; хладнокровный, гордый народ, верный своему слову до абсурда.
Девушек приодели, проинструктировали, подсунули солдатам. При этом, к сожалению, не обошлось без накладок – кое-кому из жрецов пришлось умереть. Непринципиально: это война; главное сделано – цель достигнута.
Деревня называлась Гремма, но это никому не было интересно – даже на имперской карте ее не подписали. Просто безымянная точка на пергаменте.
Эта ночь прославила Гремму.
Девушек было двести шесть. У каждой из них был припрятан острый нож. Услышав шум ливня, они дружно эти ножи достали. И начали резать тех, кто только что их обнимал, а некоторым солдатам повредили шкуру прямо в процессе занятия приятным делом.
Ни у одной не дрогнула рука, но далеко не всем удалось нанести Коалиции серьезный урон. Солдаты, даже пьяные и расслабившиеся, способны легко разделаться с девчонкой. Но эффект неожиданности, низкая боеспособность разгулявшихся вояк и активная помощь жителей деревни сыграли свою роль – уже через минуту после начала ливня отряд Грация потерял больше двух сотен солдат убитыми и тяжелоранеными.
Шум дождя заглушили крики боли и ярости, кое-где начали постреливать, протрещала короткая пулеметная очередь. Более-менее вменяемые солдаты хватались за оружие. Их было много: фуриям с ножами и их деревенским сообщникам долго не продержаться, и сейчас они заплатят кровью за свое коварство.
Группа солдат, забив прикладами своих взбесившихся подружек, выскочила на улицу. У одного почти срезанная щека свисала кровавым лоскутом, другой, от шока еще не осознающий тяжести свалившихся на него неприятностей, лишился важного для мужчин предмета – одна из фурий успела жестоко подшутить над ним перед смертью. Остальным повезло больше: пострадала лишь психика. Но им уже не хотелось развлекаться с женщинами и употреблять алкоголь. Желание их было дружным и несколько странным: они жаждали найти офицера, чтобы он отдал им четкий приказ и чтобы потом все это закончилось. Пусть даже их потом выпорют – спина стерпит. Уж горло им перехватывать экзекуторы точно не станут.
Граната, плюхнувшись в грязь деревенской улицы, подняв фонтан брызг, покатилась к их ногам, после чего разорвалась. На этот раз пострадала не только психика – те, кто не умер сразу, валялись покалеченными. Бронзовые единороги артиллерии Малкуса начали обстрел деревни: это было сигналом для пехотных отрядов. Они ворвались в Гремму с трех сторон, практически не встретив сопротивления. Лишь одна пулеметная точка сумела удержать свой сектор, но ненадолго – ее обошли с тыла.
Бойцы Малкуса, ворвавшись в деревню, повели себя по-разному. Наиболее дисциплинированные подразделения действовали по плану – прикрывали легкую артиллерию огнем из своих винтовок и мушкетов, пока она картечью очищала улицы от южного сброда. Увы, отряды, в которых опытных солдат было немного, не сумели удержаться в рамках первоначального замысла. Завидев врага, вчерашние охотники и крестьяне с ревом кинулись в бой, не обращая внимания на проклятия офицеров.
В потоках грязи и воды люди кололи друг друга штыками, расстреливали в упор, жестоко забивали прикладами и каблуками сапог. Несмотря на несколько загоревшихся домов и сараев, тьма не рассеялась – дождь не давал разгуляться огню, да и сам по себе представлял серьезную помеху для зрения. Орудия нападавших в таких условиях частенько били по своим – артиллеристы ведь не могли знать, что некоторые союзники действуют не по плану.
Картечь, пули, штыки, сабли, мечи, ножи в женских руках и топоры в крестьянских – смерть косила людей сотнями. Ворвавшаяся на улицы кавалерия первого министра окончательно покончила с планами: воцарился хаос. В темном переулке солдат забивал прикладом полуголую красотку, чтобы через минуту получить в спину вилы от местного подростка, которого, в свою очередь, в тот же миг сметало картечью. Солдаты Грация нигде не сумели организовать сопротивления – их битва была войной одиночек или мелких групп. Ошеломленные вояки быстро позабыли о том, что они вообще-то в этой стране имеют статус победителей: практически все стремились к одному – вырваться из деревни и бежать в сторону горизонта. На пути к этой неопределенной цели они убивали и калечили, бросали раненых друзей, игнорировали панические команды одиночных офицеров и сержантов. Отряд превратился в неуправляемую толпу.
В отличие от солдат Коалиции бойцы Малкуса, даже растерявшись, чувствовали поддержку товарищей, а вид многочисленных трупов врагов придавал им сил. Хваленые пятизарядные винтовки Энжера в таких условиях не давали преимуществ. В тесном мраке никому не нужна их дальнобойность – от офицерских
