охотники за золотом не отваживались приблизиться к храмам проклятого города – никому не хотелось получить личную долю проклятия в придачу к возможности обогатиться.
Сегодня все изменилось.
Сначала в Номмус пришли всадники – драгуны, стрелки, саперы и артиллеристы – остатки войска у Грация разномастные. Первым делом они выслали несколько патрулей в сторону Тропы – надо срочно перекрыть ее густой сетью: пусть дожидаются подхода прытких беглецов. Затем занялись обустройством лагеря. Выбрали на окраине подходящий дом – бывшую гостиницу для паломников. Двор обнесен высокой изгородью из камней, скрепленных глинистым раствором, – это не помешает в случае нападения. Крыша провалилась, но пол на втором этаже уцелел – лиственничные плахи могут прослужить не один век. Солдат у советника осталось немного: места хватит для всех. Особенно порадовала кухня с работоспособной печью – бойцы тут же занялись приготовлением горячего обеда.
Настроение их резко повысилось после того, как вернулся один из дозоров. Вернулся не с пустыми руками – они притащили пленников: мальчишку и омра. Никто не сомневался, что это именно те, кого так давно разыскивают, но для порядка привели Энниля – ведь в первоначальном приказе было сказано, что ребенка надо первым делом показать светлому жрецу. Для чего? А кто его знает – ни солдатам, ни офицерам этого не объясняли.
Энниль не подвел: когда ему попытались втолковать, что он должен осмотреть мальчика, – надо ведь убедиться в чем-то известном только ему, – светлый жрец захохотал, будто стая шакалов при виде дохлого слона, окончательно убедив окружающих в своем полном безумии.
Хотя вряд ли в этом кто-то сомневался.
Мальчик, присев возле омра, с помощью куска ткани, оторванного от рубахи, смывал кровь с его лица. Воды в этой комнатушке хватало – потолок протекал, и после непрерывных дождей последних дней по углам поблескивали немаленькие лужи. Солдаты забили оконный проем досками, но сумрак ученику не мешал – его кошачьи глаза видели в нем прекрасно.
Ххот молчать не любил и даже в этой плачевной ситуации не стал до такого опускаться:
– Малец, ухо мне левое прочисти. Его кровью залило сильно – надо бы сразу это поправить. Потом засохнет, и буду я почти глухим – знаешь, как трудно выколупывать засохшую кровь? Слушай, а откуда здесь все это?
– Что? – не понял мальчик.
– Ну, дома все эти. Я дворцы целые видел вдали – даже стекла остались цветные в окнах. И храмы каменные. И вообще все каменное. Вокруг на сотню миль пара нищих деревенек, а тут – целый город красивый.
– И когда ты все это успел разглядеть?
– Ну когда меня солдаты избивали, надо же было чем-нибудь заниматься? Вот и любовался здешними видами.
– Мне казалось, что ты потерял сознание еще там, у реки, когда прикладом тебе лоб разбили. После этого солдаты тебя по земле волокли.
– Так это я просто притворялся, чтобы свои сапоги не топтать лишний раз. Да и знаю из личного опыта: если делаешь вид, что вырубился всерьез, бьют уже не в охотку, а так – из ритуальных соображений. Без лишнего рвения. А для шкуры это полезнее. Эх… не будь с ними жреческих гадов, вообще бы не взяли – тем глаз никак не отвести. Ну так где это мы?
– Ты меня удивляешь – на тебе живого места нет, а все такой же любопытный.
– Да за меня даже не думай переживать: на омрах все на лету заживает. Помнишь, мне руку в Скрамсоне подпортило? Розовый рубец остался – заросло все на глазах. А дырка в ноге? Тоже затянулась – только кость немного ноет, когда вниз подолгу идти приходится или приседать резко. И все это завтра тоже только чесаться будет – не сомневайся. Южане – слабаки: они бьют, будто девка ласкает. Не веришь? Ну, может, ребра поноют подольше – крепко им досталось, не спорю. А остальное – ерунда, кости омра покрепче винтовочного приклада. Да ты и сам такой же, как я, – забыл уже, как загибался от той болячки в Скрамсоне? Но при этом шел своими ногами, хотя горел так, что от тебя можно было факелы поджигать. Я ведь за тобой наблюдал – нормальный ребенок не протянул бы и часа, а ты продолжал шевелиться. И на ноги в лагере министра поднялся сразу – другой бы недели две пластом отлеживался. В тебе, наверное, все же есть кровь омров. Хотя и сомнительно – мой народ крепок, но не сказать чтобы очень уж красив. Кривоногие мы, широкомордые, глаза бычьи, а плечи такие, что в двери только боком проходим. А ты вон строен как березка, лицо тонкое, глаза будто два кусочка неба: юбку напяль на тебя – за девчонку сойдешь. Хлипкий с виду, а на деле крепкий, будто сталь. Слушай! А может, ты вроде здешней нежити и на Тропе силы твои удесятеряются? Вот и пришлось болячке убираться, когда мы тот туннель нашли. Признайся, ты тем лесным упырям родня? Да шучу я, шучу! Но в шутках и правда бывает – не забывай. Есть в тебе странности: выздоровление чудесное, и с мертвяками ты дело решил парой слов. Нечисто с тобой что-то… Будь ты потолще, я бы тебя точно принял за принца Аттора – императорская кровь многое может объяснить. Или…
Осекшись на полуслове, омр приподнялся на локтях, уставился на мальчика с огромным изумлением. Тот, поправив выбившуюся прядь неровно обрезанных волос, поинтересовался:
– Ну и чего вытаращился? Ложись – ты мне мешаешь заниматься ушибами и ссадинами.
Ххот, довольно оскалившись, подчинился просьбе мальчика, при этом загадочным голосом сообщив:
– Если мы из этой передряги выберемся, надо будет поискать хорошего лекаря.
– Да, врач тебе точно не помешает.
– Да нет: я уши хочу себе обрезать и ослиные на их место пришить. Заслужил.
– Наконец-то сам понял, что дурак?
– Ага.
– Поздравляю.
– Спасибо. Это ж надо – ответ перед глазами всю дорогу был, а я его не замечал. Сумрак помог сейчас, и взгляд на профиль твой – знаменитый у тебя профиль, особенно в потемках: глаза ведь тяжело отвести при тусклом свете. Доводилось такой видать – в храмах у статуй и барельефов. Догадываешься небось, о чем я? И в голове у меня сразу все сошлось. Вообще все.
– Ты это о чем?
– Я знаю, кто ты.
– Уверен? – с иронией уточнил мальчик.
– Если хочешь – поклянусь святым навозом. Уж извини за грубость, – мы, омры, народ прямолинейный. А я к тому же еще и солдат.
– Мне и не такие клятвы слышать приходилось. Рад, что узнал меня?
– Не то слово – просто дико счастлив и при этом очень оторопел, что для меня необычно. Даже не знаю, как себя теперь вести с тобой.
– А я знаю: прекрати дергать головой! Я попытаюсь вернуть на место кусок кожи, что прикладом снесло, – он к волосам прилип. Ох и голова у тебя – другой бы травму черепа заработал!
– Кому скажи – не поверят…
– Ты о своей прочной голове?
– Нет, я о том, что никто не поверит, когда буду рассказывать, кто мне морду обрабатывал грязной тряпкой и водой из лужи.
– Насчет рассказать – судя по шуму во дворе, там виселицу строят или что похуже. И мне почему-то кажется, что это для нас готовят.
– Согласен. Тогда не трать времени зря – расскажи давай, что это за место, а то я так и не узнаю. Уже устал просить о такой безделице.
– Мне казалось, что ты это и так знаешь. Мы в Номмусе.
– Проклятый город?
– Да.
– Это каким дураком надо быть, чтобы сюда притащиться! Да еще и меня приволокли! И тебя! Человек, ступивший на землю Номмуса, становится проклятым!
– Да, ты прав. Сильнейшее проклятие. Если эти солдаты здесь уснут, то проснутся уже хранителями… а
