– Назови синоним к слову «грусть».
– Печаль.
– Еще.
– Тоска… ну, горе…
– Горе – мимо. Еще, не останавливайся.
– Ипохондрия, депрессия… зачем это все?
– Я тебя тестирую, дурачок, – говорит профессор. – Молодец, знаешь ушные слова.
У профессора дю Лиса широкие бугристые плечи, большая голова без единого волоска, горбатый нос. Все это цвета глубокого, самое малое двухнедельного загара. Реми не любит людей, которых любит солнце.
– Я могу идти?
– Сиди. Что ты ей играл, умник?
Вот оно что. Он знает. Он видел.
Он все равно ничего не сможет доказать.
– «Лунную сонату», – усмехнувшись, говорит Реми.
– На рожке?
– Я играю только на рожке. Приходите вечером в ресторан «Л'азур», профессор.
– Она больше не хочет тебя видеть. Она ничего больше не хочет. Как ты это делаешь?
Реми взмахивает длинными золотыми ресницами, дамам всегда это нравится. Профессор не дама, но не выдумывать же ради него чего-то еще.
– Что?
– Грусть. Печаль. Тоску. Ипохондрию. Депрессию. Как?
Реми пожимает плечами:
– Я музыкант. Правда, приходите вечером послушать.
Рози и Бланш пакуют в крошечные чемоданчики кукольные платья. Вернее, пакует Бланш, а Рози сидит на пуфике и ритмично шмыгает носом. Все говорят, что она больше сестры похожа на мать.
Маркиза тоже сидит неподвижно на краю широкой кровати, глядя в огромное панорамное окно. Время от времени спохватывается:
– Катрин, вы уложили шляпы?
– Вы узнали, во сколько прибывает утренний поезд?
– Муж не звонил?
Свой мобильный она отключила, потому что нет никаких сил.
За окном – бухта и кипарисы, и скалы на берегу, и Лазурные братья. Очень дорогой вид. Суррогат, заменитель счастья, которого у нее нет и никогда не было. У которого вечно дела на фирме и недостоин доверия ни один управляющий. А вокруг только пошлость, разврат и ложь, и никакого просвета.
– Мадам, вы будете ужинать?
– Нет!!!
Хотя ей же вовсе не обязательно спускаться туда, в «Л'азур».
– Распорядитесь, чтобы принесли в номер.
Девочки с каштановыми косичками складывают в стопочки крохотные голубые и розовые платьица. Маркиза отводит глаза. Нет.
Счастья нет и не будет.
Профессору Арно дю Лису смешно: только что он не узнал себя в зеркале. Нацепил зачем-то смокинг, едва втиснув плечи в узкие рукава. А этот «Л'азур», оказывается, довольно демократичное местечко, если не обращать внимания на цены.
Профессор морщится. Он не любит переплачивать за что– либо. Где, черт возьми, этот Реми с его рожком?
Ага. Выходит пианист, единственный здесь, кроме профессора, обладатель смокинга, садится, взмахнув фалдами, за рояль. А вот и наш герой. Одет во что-то полуэтническое– полупедерастичное, в обтяжку и с бахромой. Рыжие кудри зализаны и собраны в хвостик. Профессор никогда не понимал, как такие хлюпики могут нравиться женщинам.
Или тоже – рожок?
Реми начинает играть. Ничего особенного. Но уровень. Уровень здесь, на Лазурных скалах, держат теперь во всем, будь он неладен.
Подходит официант. Арно дю Лис заказывает кофе.
И в этот момент – наверное, дело в чересчур зычном голосе, профессор не умеет сбавлять громкость, – его замечает Реми.
Замечает и продолжает играть.
– Как ты это делаешь?!
Арно дю Лис врывается к музыкантам, как бешеный, хорошо вышколенная охрана не сумела его остановить. У профессора мокрая лысина, и Реми сам видел, как только что он хватал за коленки девицу из-за соседнего столика.
В зале все целуются, обжимаются под столами и в танце, переходя всякую грань. Ладно, постепенно остынут.
– Я музыкант.
– Давай-ка выйдем.
Реми усмехается:
– Будете морду бить или опять тестировать?
– Нам надо с тобой поговорить. Серьезно поговорить, парень.
Профессор оправляет перекошенный смокинг, затем досадливо машет рукой и срывает его ко всем чертям. Переводит дыхание и уже спокойнее кивает Реми:
– Идем, идем. Я, кстати, узнал тебя.
– Я тоже вас узнал. С самого начала, профессор.
Над Лазурными скалами горят огромные звезды. Поют гигантские сверчки и цикады. Серебристого моря в ночи почти не слышно.
– Я люблю эти места, понимаешь? – говорит Арно дю Лис. – Я не могу смотреть, как из Лазурных скал делают… такое.
– Какое? – равнодушно спрашивает Реми.
Надо объяснить. Надо, чтобы он понял.
– Помнишь, ты когда-то поймал мне бабочку для коллекции? Болыпекрылую альбину? Они тогда стаями здесь кружились, а в этом году я видел всего одну, и то не уверен.
– Да, – помедлив, соглашается Реми; хорошо, что он соглашается. – Бабочек стало меньше.
– Лазурные скалы уничтожают. Из каждой пяди земли выжимают максимум наживы, и земля постепенно умирает. Начиная с самого редкого, нежного, красивого: альбины, жуки– монахи…
Не надо все время о насекомых, спохватывается профессор.
– Все время вы о своих насекомых, – насмешливо роняет Реми.
– Наверное, мне так проще. Я о Лазурных скалах вообще. Ты сам видишь, Реми. Это же твоя земля.
Реми смотрит вдаль. Щуплый прилизанный юнец в бахроме и с хвостом на затылке, он выглядит как никто чужеродным и пришлым здесь. Несправедливо, что это и вправду его земля.
Поворачивает голову, обозначившись на фоне моря серебристой линией девичьего профиля. Искоса смотрит на профессора:
– Вам от меня что-то нужно? От меня лично?
Арно дю Лис кивает:
– Да.
