— Так я и думал. — судя по сарказму в голосе Саши общение перешагнуло статус официальности, оставив его позади.
— Объяснись! — в голосе появился холодок, быть облапошенным не нравилось никому.
— Престол в Венсе, в цитадели, и насколько я понимаю, уже очень давно.
— Янтарные горы?
— Видимость.
— Зачем?
— Это не у меня надо спрашивать.
— Откуда узнал?
— Случайно наткнулся.
— Как?
— Хранительница привела.
Коротко и ясно, они словно мячик друг другу перекидывали.
— Ее цель?
— Освободить сущность.
— Что?
Начинаем повторяться. Мне стало смешно, и я, не сдержавшись, фыркнула, заслужив укоризненный взгляд от Саши.
— Что значит освободить сущность? Каким образом?
Советник откинулся на спинку и скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что последнее заявление относит к бредовым идеям. Не то чтобы я была с ним совершенно не согласна, изрядная доля авантюризма присутствовала в нашем плане, но все же я собиралась его реализовать.
— Насколько я понимаю, существует только один способ. — Саша говорил спокойно и уверенно. — Открыть врата Памяти изнутри.
— Невыполнимо, — отрезал глава совета. — Прошедший сквозь врата, не сможет вернуться. Сам знаешь.
— Не будьте столь уверены, — все-таки вмешалась я. В конце концов, тема осуждения касалась меня напрямую. — Вы не представляете себе, на что способна Хранительница.
— А вы? Вы представляете? И почему Хранительница? С какой стати?
— Так распорядилась судьба. — пожала плечами. — Я сильнее всех за этим столом, и моя связь с престолом несколько отлична от той, к которой вы привыкли.
— Хорошо. Откроете вы врата, что дальше? Какая нам от этого выгода?
— Вы слабеете, разве не так? — ответила я вопросом на вопрос.
— И?
— Сила вернется. Мало?
— Это невозможно, — категорично заявил советник, подтверждая слова отрицательным мотанием головой.
— Уверены? — я посмеялась над его непробиваемостью.
— Абсолютно!
— Что ж, я вам докажу.
— И все-таки, ты у меня неуправляемая! Говори не говори, все равно по-своему поступишь. Думать надо, Лаари! А потом делать! — высказывал мне Саша на обратной дороге в цитадель.
Глава совета предлагал остаться во дворце, но мы «вежливо» отказались, сославшись на необходимость уединения. Естественно моего, дабы не растрачивала силы попусту. Отмазка конечно не очень, но я не возражала, так как сидеть в самом центре растревоженного улья не хотелось.
— У тебя? — подколола я, вспомним его теплое прощание с Тальен с поцелуями в обе щеки.
Как оказалось, они с Сашей старые знакомые. Их родители одно время лелеяли надежду, что дети, несмотря на разницу в возрасте, понравятся друг другу и породнят семьи посредством связывания. Стоит ли говорить о том, как я отнеслась к подобной идее, пусть и неизвестного срока давности. По всем прикидкам, она возникла еще до моего рождения, и за крайний срок использования давненько перевалила, вот только оговорочка мало успокаивала уязвленное самолюбие.
— Может, снимешь капюшон и начнешь смотреть под ноги? — Саша поддержал меня за локоть, когда я нарвалась на очередной, не к месту валяющийся, камень.
— Невеста! — фыркнула и скривилась одновременно. Даже гипотетически представлять рядом с Сашей другую женщину было больно.
— Лаари! — теперь он говорил с нотками укоризны, но я расслышала за ней, что-то смахивающее на самодовольство. — Что ты завелась? Разве я виноват?
— Кобель, — пробурчала себе под нос, перешагивая очередную преграду. — Другой дороги нет? Что мы лезем через полосу препятствий?
— Сама сказала, идти там, где народу поменьше.
— Угу.
— Лаари! — Саша ухватил меня за талию и развернул к себе. — Это надолго?
— Что? — мне пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Дурь в голове засела надолго? — вроде бы недовольно проворчал мужчина.
До глаз так и не добралась, мешал натянутый донельзя капюшон, разглядела только упрямый подбородок и чувственный изгиб губ. Он улыбался!
— Весело тебе, да! — я даже ногой топнула. — Что смешного?
— Плакать прикажешь? — улыбка стала шире. — Кто-то бесится, насколько я понимаю от ревности, а мне плакать? Ну, уж нет! — уголки губ подрагивали, и я, со стопроцентной уверенностью, могла сказать, что в глубине его глаз чертики играют в салочки. — Я наслаждаюсь!
— Смотри не подавись.
— Глупая, — прошептал Саша, уткнувшись подбородком мне в макушку. — Что ты себе напридумывала?
— Ничего, — я надула губы, понимая, что он прав, но пересилить себя не получалось.
— Мир? — его рука забралась под плащ, и пальцы принялись поглаживать поясницу.
— Перемирие, — пробормотала наконец.
Как тут сопротивляться? Святоша и тот сдастся, когда от каждого прикосновения по телу прокатывается дрожь удовольствия.
— Так, значит, выберешься из домика и посмотришь по сторонам?
Я вздохнула, и стянула импровизированную защиту с головы. С губ сорвался возглас изумления. Мы стояли в центре аллеи, выложенной из необработанных камней, но только на первый взгляд, при более пристальном рассмотрении, я поняла, что их неровные края, высечены рукой мастера. Посыпанная крупным гравием дорожка, закручивалась в спираль, и упиралась в искусственное озеро, гладкая поверхность которого сплошь усыпана цветами, похожими на огромные колокольчики. Изогнутые синие лепестки, окаймленные золотистым ободком, трепетали, слегка колышимые легким ветерком, и, словно жалуясь случайному наблюдателю, исторгали из своих глубин, тоненький стенающий перезвон. По кромке озера, цепляясь за почву, стелились изумрудные листья, из под толстого слоя которых, к небу стремись тонкие стебли, усыпанные спящими аквамариновыми бутонами.
— Что это? — чуть слышно выдохнула я, пораженная открывшимся зрелищем.
— Мечта вечерней песни. — Саша развернул меня так, чтобы взгляд мог полностью охватить синеглавое великолепие.
— Вечерней песни. — повторила я, завороженная красотой.
— Таника поет на заходе солнца, и его песня, песня любви, дарит надежду всем, кто пришел послушать, всем, кто верит, кто ждет, — шептал Саша, и его тихий голос, сплетался со звоном колокольчиков, оттеняя их чуть слышные переливы проникновенной хрипотцой. — Летними вечерами сюда приходят пары, принести клятвы любви и верности, соединиться перед лицом сущности, связать себя в единое целое. Навсегда.
— Таника?
