За полвека

Скоро ль откликнется Польша Шопена?

Гром:

По Сенатской пушки бьют.

И лёд трещит полурасколотый,

Как будто полонез ползёт через Неву…

Через Неву бы!

Солнце над Горным.

Взблеск ли клинков, или выкрики горна?

Лебедь декабрьский, горнист очумелый!

Снег ли?

Кровь ли?

Красный да белый…

Белые стены, красные лица,

Хлещет мазурка снежной столицей!

Цепи наручников на доломанах.

Что же, поручики нас доломало?

Лавры ль Марата?

Пыл патриота?

Или святая болезнь Дон Кихота?

Мельницей вертятся ветры российские,

Петли пеньковые, тракты сибирские,

В ритмах мазурки гремят колокольчики:

Кончено, кончено, кончено, кончено…

Трупы завернуты в чёрные бурки.

Мельница вертится в ритмах мазурки!

Снег? Перемелется! Век? Переменится!

Крутит Россию кровавая мельница!

Горские пули? Кавказские кручи?

Значит в рубашке родился, поручик…

4.

Т А Н Г О

Ещё война за Ригой где-то и на Марне,

Гниёт она иодоформом в жёлтой марле,

А Петроград в каком-то трансе предкошмарном

Так беззаботно в танго погружён.

Мир чёрно-белый, словно клавиши рояля,

Заиндевелые решётки на Канале,

И хлопья снежные, спускаясь по спирали,

Уже заводят вьюжный граммофон.

На этих днях шестнадцать лет подростку веку,

Ему не хочется быть рифмой к человеку,

И стылый ветер на заснеженную реку

С железных крыш сметает лживый сон.

Дворец на Мойке. Электрические свечи.

И перья страуса склоняются на плечи,

И полумаски под причёсками лепечут

О том, что сам Распутин приглашён.

Сникает шорох лакированных ботинок,

Бледнеет бархат и смолкает 'аргентина' —

Из рамы двери, как взбесившаяся картина,

Толкнув лакея, вваливается он.

Колдун, пророк — и бородища рыжей лавой.

По волнам танго

он недолго взглядом плавал,

Медвежьи глазки — зырк налево и направо,

И каждый в зале к месту пригвождён.

В холодной паузе застыли эполеты,

Не колыхнутся ни боа, ни блики света,

И оркестранты — как трефовые валеты

В кривом и белом зеркале колонн.

И вдруг он вышел,

Но кто-то слышал,

Как заперевшись от гостей,

По блюдам шарит он —

Цыплёнок жареный

Уже обглодан до костей…

А зал — как мир, его смычки опять в ударе,

Танцует сам подросток-век со смертью в паре,

Сквозь вуалетку в этом медленном угаре

Пустых глазниц ещё не видит он.

Под ветром тени фонарей танцуют боком,

В декабрьском воздухе, ночном и одиноком,

Смерть на плечо ему роняет снежный локон,

Февральским вьюгам путь освобождён.

Под звон, катящийся вдоль Крюкова канала,

Гудит Коломна, и залив мерцает ало,

И вот по набережной Время побежало:

Убитый век убийцей наречён.

И сам себя под стон валторны и виолы

Несёт топить, в мешок засунув трупом голым,

Пока к заутрене у синего Николы