Под глубокой аркой, ведущей во внутренний двор учебного корпуса, в непроглядной для праздных наблюдателей тени Дана вдруг вынырнула откуда-то прямо ему навстречу и ликующе объявила:
— Здравствуйте, доктор Штернберг!
Она загадочно улыбалась и обе руки держала за спиной.
— Что это у вас там такое? — подозрительно спросил Штернберг, с памятной поры очень не любивший всяких сюрпризов.
— А это вам. — Дана протянула длинный, как жезл, стебель в багряных шипах и тёмных листьях, увенчанный полураскрывшейся розой диковинной масти: белые лепестки к самой кромке резко алели, будто их окунули в свежую кровь.
— Спасибо, — неуклюже сказал Штернберг, не зная, как отреагировать на такое странное подношение. — А, собственно, в честь чего?
— В честь вас, — просто ответила Дана. Помолчав, добавила: — Мне тут недавно разрешили поработать в саду, вроде как помощницей садовника, за хорошее поведение, представляете? Это у меня-то — хорошее поведение! Вот там эти розы и растут. Таких я раньше нигде не видела. Я, когда на них смотрю, всегда думаю о вас. Кажется, это называется «ассоциация», правильно? Между прочим, я по вам дико скучала, если хотите знать…
Штернберг лихорадочно соображал, что на это ответить, — а от него явно требовали немедленного ответа, пытая его задумчивым взглядом зелёных, экзотического кошачьего разреза глаз.
— У меня тоже есть для вас подарок, — нашёлся он, доставая из нагрудного кармана кителя новенькую самопишущую ручку, купленную им, по правде сказать, не для кого-нибудь, а для себя самого, — очень дорогую и на редкость изящную швейцарскую вещицу, с маленьким бриллиантиком на зацепке в форме гладиуса, искристо сверкавшим в полутьме низкой арки, как далёкая, но необычайно яркая звезда.
— Красотища какая, — восхитилась Дана.
Штернберг показал ей, как отвинчивается колпачок и как следует разбирать корпус, чтобы заправить ручку чернилами.
— Вероятно, сейчас вы думаете, что нынешних знаний вам хватит на всю жизнь. Но ваша профессия постоянно будет требовать новых знаний, так что вам ещё не раз придётся делать выписки и конспекты.
Их руки несколько раз соприкоснулись над небольшим предметом. Штернберг ощутил боль в основании большого пальца правой руки: стремясь удержать розу, он слишком сильно сдавил её покрытый шипами стебель.
— Только пока не стоит показывать эту вещь вашим товаркам. Уже совсем скоро вы станете дипломированным специалистом, поедете на новое место работы, где будете равной среди равных, и вот там подобные принадлежности уже не будут вызывать никаких вопросов.
— Новое место работы? — переспросила Дана. — Что за новое место?
— Я пока не могу назвать ничего определённого. Скорее всего, это будет одна из альпийских научных баз «Аненэрбе». Я постараюсь подыскать для вас что-нибудь наиболее безопасное.
— А вы?..
— Что я?
— Вы тоже там будете? — Необыкновенно открытый взгляд девушки становился всё растеряннее.
— Разумеется, нет, — в некотором замешательстве ответил Штернберг.
— Почему???
Её звенящий тон Штернбергу совсем не понравился.
— Потому что, как только вы получите квалификацию, у каждого из нас будут отдельные обязанности. Вы уже выполнили свой долг хорошей ученицы, а я — долг учителя, надеюсь, не самого скверного. На этом наша с вами работа заканчивается. Ваше новое начальство даст вам другую работу, ну, а я, возможно, наберу новый курс, там посмотрим…
Не дослушав, Дана, склонив голову, молча ринулась вперёд и в сторону. Не вписавшись в узкий просвет между ним и замшелой стеной, она сильно ударилась о его локоть и, потирая плечо, бегом понеслась через пустой двор.
— Дана!
Она не обернулась.
Вечером Штернберга, склонившегося с линейкой над планом Зонненштайна и изо всех сил старавшегося сосредоточиться, неожиданно отвлёк Франц, крайне озадаченный.
— Шеф, там вас одна курсантка спрашивает… ну, та самая, которая с ножом…
Франц так и не простил Дане вероломного нападения на своего обожаемого шефа.
В единый миг Штернберг очутился в прихожей. Дана — а это была, конечно же она, мерзавка, — стояла у порога, обхватив себя за плечи, и вид у неё был непривычно жалкий. Она вздрогнула и подалась назад, увидав на лице наставника выражение неприкрытой ярости, но всё равно осмелилась открыть рот:
— Доктор Штернберг, извините, мне очень нужно с вами погово…
Не слушая, Штернберг грубо отодвинул её и выглянул в коридор: слава Богу, обошлось без присутствия часовых. А если б засекли бестолковую девку раньше, наверняка бы уже такой шум подняли…
— Да вы что, совсем разум потеряли? — обрушился он на злополучную ученицу, не забывая приглушать голос, так что выходило подобие низкого сдавленного рычания. Его рассердил даже не столько сам факт её самовольного появления на запретной для курсантов территории, сколько полнейшая неожиданность её дурацкого предприятия. — Думаете, если вас однажды сюда привели, то с тех пор вам позволено свободно шататься здесь, как по Унтер-ден-Линден на первомайские гуляния? Вы вообще соображаете, что вы делаете? Вы меня под трибунал подведёте вашими фокусами!
Вконец обескураженная девчонка уставилась на него в немом отчаянии, затем наткнулась на враждебный взгляд Франца и медленно попятилась. Штернберг цепко схватил её за плечо и вытащил в коридор.
— А ну-ка, пойдёмте.
Он, до крайности рассерженный, волок её за собой весьма грубо и наверняка не раз причинил ей боль, когда приподнимал за руку на резких поворотах, и всё время чувствовал под своими пальцами напряжение тонких, но крепких мышц и влажный жар подмышки. Дана молчала и только старательно перебирала ногами, чтобы не упасть от очередного рывка. Благополучно оставив позади длинный корпус, отведённый под офицерские квартиры, Штернберг несколько успокоился. Надо будет устроить разнос начальнику охраны. Совсем распустились. Удивительно, как под их носом ещё бомбу сюда не протащили…
— Курсантам воспрещается выходить за пределы территории учебного корпуса и общежития без специального разрешения, — угрюмо отчеканил он, не сбавляя размашистого шага. — Повторите!
— Курсантам запрещается… — Девушка оступилась на крутой лестнице и не упала лишь потому, что он крепко держал её за руку. — Доктор Штернберг, отпустите меня, мне больно.
— Дана, простите меня. — Он машинально и совершенно невинно схватился растирать её узкие плечи, где наверняка остались синяки от его стальных когтей, но поспешно бросил это занятие, ощутив, как она напряглась под его руками. На скудно освещённой винтовой лестнице она стояла на целую высокую ступеньку выше и поэтому была гораздо ближе, чем обычно, — странно притихшая, едва заметно дрожащая, свежо пахнущая чем-то новым, не пеплом, а каким-то нежным цветочно-телесным ароматом, от которого у Штернберга сразу кругом пошла голова. Он отвернулся и, не оборачиваясь, пошёл вниз.
Штернберг сопроводил курсантку до её комнаты, пройдя через всю женскую часть общежития, удивительно тихого после отбоя, остановился у порога, помедлил и всё-таки вошёл вслед за девушкой, оставив дверь распахнутой.
Дана села на узкую кровать у стены, Штернберг — на единственный в комнате стул. Именно так, помнится, и начиналось его недостойное наставничество.
Из коридора доносились шаги часового. Его скука звучала как долгая низкая нота.
