Вышеописанное великолепное торжество, к сожалению, оказалось омрачено весьма зловещим эпизодом. Накануне король запретил кому бы то ни было из евреев, будь то мужчина или женщина, присутствовать на обряде венчания на царство; предосторожность вовсе не лишняя: во всякой разгоряченной толпе возможны беспорядки, а народу по столь великому случаю в изобилии раздавали мясо и вино. Однако, несмотря на запрет, многие из богатых евреев захотели прийти на коронацию. Дворцовая стража, действуя на свой страх и риск, принялась наводить порядок. Бенедикт из Питерборо сообщает о побоях и ранениях, в том числе и смертельных. Так, он рассказал о некоем Бенедикте, еврее из Йорка, который, будучи избит, почувствовал себя при смерти и попросил его крестить… Сверх того, лондонские горожане, услыхав о случившемся у врат Вестминстера, напали на дома евреев в городе: одних убили, а у других спалили жилища; евреи обратились в повальное бегство: некоторые из них пытались укрыться в лондонском Тауэре, другие — у друзей.
На следующий день после коронования король Ричард, узнав о произошедшем, послал в город стражников. Несколько виновных были схвачены и подвергнуты допросу. Троих из них, по приговору суда, повесили: одного за грабеж, двух других за поджог. Кроме того, король допросил крещеного еврея, потребовав у него ответа на вопрос: действительно ли тот стал христианином? Последовал отрицательный ответ. «Как это может быть?» — обратился Ричард к архиепископу Кентерберийскому. «Коль не стал сей человеком Божиим, знать, остался он человеком диавола», — ответил не раздумывая архиепископ. И в самом деле, продолжает хронист, тот, который стал было христианином, вернулся к закону иудейскому. Король Ричард затем разослал гонцов и свои послания по всем графствам Англии с запрещением налагать руки на евреев и предписанием для них королевского мира.
День 5 сентября был посвящен принятию присяги на верность: сначала королю присягнуло духовенство: архиепископы, епископы, настоятели монастырей, затем присягали графы и бароны земли английской.
Но уже очень скоро Ричард Первый, король Англии, вспомнил о своем великом замысле и вновь стал печься только об одном: о походе в Святую землю. Это и стало главным содержанием и как бы эмблемой всего его царствования. Стоило ему помазаться на царство, как все действия, которые он мог предпринять уже как король, имели своей целью осуществление этого заветного замысла и тем самым исполнение обязательства, принятого в свое время его покойным отцом и им самим перед рядом сменявших друг друга пап, тревожившихся об участи Иерусалима, особенно после того, как Святой Град вновь оказался в руках неверных. Так что, вернувшись после коронации в свои поместья, бароны «нимало не успели вновь обжиться».
Так поэт Амбруаз, который оставил нам подробнейшее описание экспедиции, позволяющее проследить ее ход от начала до конца, описывал озабоченность короля, понимавшего, что его ждет за морем, — ведь Ричард знал, что сталось с участниками прежних крестовых походов, будь то бароны или простолюдины.
Намерение покинуть королевство подразумевало, среди прочего, и необходимость учредить администрацию, которая могла бы заменить королевскую власть. Стоит потому присмотреться, как именно Ричард тогда назначал юстициариев — так именовались судьи, возглавлявшие выездные суды с расширенными полномочиями. Ренуф де Глянвилль, исполнявший эту должность, попросился в отставку, ссылаясь на преклонный возраст и усталость; в то же время он попросил у короля разрешения присоединиться к походу в Святую землю, против чего король не возражал. На освободившееся место Ричард назначил двоих: епископа Даремского Гуго и Уильяма Мандевилля, графа Омальского. Немного погодя он назначил Жана, брата Гийома ле Марешаля, хранителем и приемщиком доходов в Палате Шахматной доски, иными словами, главным казначеем королевства. Впрочем, Жан не засиделся на этой должности. Несколько позже, прежде чем покинуть Англию, король выбрал в канцлеры Уильяма Лонгчампа, епископа Илийского, о котором еще будет случай поговорить.
Своему брату Джону Ричард поручил подавить бунт Рис-ап-Гриффина, объявившего себя королем Южного Уэльса. Вскоре бунтовщика удалось привести к повиновению; Ричард, впрочем, отказался его принять. Но более всего времени и сил отнимала у него обширная ревизия, которую он затеял, надеясь увеличить свои доходы. Теперь все бальи и прочие судейские чиновники, виконты и другие представители короля в подвластных тому землях отчитывались перед своим сувереном. В самом деле, задуманный поход не мог состояться без многочисленного и хорошо оснащенного флота; нужны были также кони, а главное, люди, которым (пусть даже они отправились в поход добровольно) надо платить жалованье, давать пищу и т. д. Так Ричард додумался до торговли должностями, став, быть может, первым монархом, которому подобное пришло в голову. Механизм оказался простым: король вызывал бальи или виконта и требовал денег, а тех, которые не могли откупиться, велел бросать в темницу. По крайней мере так поступал он с теми чиновниками, которые особенно ревностно служили его отцу, тем самым еще раз («Да-и-Нет»!) изменяя линию своего недавнего поведения на противоположную. «И все пошло у него на продажу, равно должности, владения, графства, виконтства, замки, города, промыслы и иные подобные вещи», — замечает Бенедикт из Питерборо. Епископы не избежали общей участи. Гуго Даремский покупает навеки для себя и своей церкви сначала домен, потом все графство Нортумберленд со всеми его замками и имениями. Передав же в пользование короля еще тысячу марок серебром, епископ решил, что с короля, пожалуй, будет довольно, и постарался снискать расположение Ричарда, заявив, что помнит о своем обете идти в Иерусалим. Король тем удовлетворился. Тогда Гуго отправил послов к папе, чтобы понтифик тоже узнал о его обете и смог по достоинству оценить усердие столь ревностного архиерея.
Остаток сентября прошел для Ричарда в переговорах о различных сделках и распродажах. Джеффри, епископ Винчестерский, купил два добрых манора; Самсон, аббат монастыря Святого Эдмунда, приобрел манор в Милденхолле, утверждая, будто тот всегда служил его монастырю, и уплатил за это тысячу марок; Уильям Лонгчамп, епископ Илийский, как утверждали, внес три тысячи фунтов серебром за пожалование ему должности канцлера, иными словами, купил пост министра юстиции. «В самом деле, — писал об этом Ришар де Девиз, — король со многим усердием облегчал бремя всех тех, кого несколько отягощало их серебро, жалуя всякому по его вкусу должности и владения». «Я бы и Лондон продал, найдись на него покупатель», — признавался король. Если верить Бенедикту из Питерборо, Ричард собрал огромную казну, в которой, похоже, было больше серебра, чем у любого из его предшественников.
До сих пор Ричард жил главным образом в Нормандии или в Аквитании. Он едва знал свой островной домен и видел в нем прежде всего источник доходов. И в самом деле, хозяйство Англии развивалось и росло, чему немало способствовали порядки, навязанные пусть твердой и грубой, но зато бесспорно умелой рукой Генриха II. Страна, которую отец Ричарда принял в состоянии полной анархии, была поставлена под надзор юстициариев и окружных судей, а те умели добиваться мира и согласия, потребных для извлечения
