пещерах и в местах пустынных в горах и сохранят веру христианскую в страхе Божием до сокрушения антихриста».
Но аббат из Кораццо пошел в своих толкованиях дальше. Он назвал по именам семь главных гонителей Церкви: Ирод, Нерон, Констант, Магомет, Мельземут (или иначе Массамут, под каким именем он основал династию Альмохадов) и, наконец, Саладин и антихрист. И предсказал скорый конец Саладину: «И там есть один, ведомый как Саладин, который угнетает ныне Церковь Божию и лишил ее служения на Гробе Господнем и в Святом граде Иерусалиме и той земле, по которой ходил ногами своими Христос. И он ныне движется к утрате королевства Иерусалимского и будет убит и алчность хищников (сарацинов. —
Пророчество заставило вскочить со своего места короля, надеявшегося отвоевать Иерусалим. Ричард, не мешкая, спросил у монаха: «Когда будет взято это место?» Иоахим отвечал: «По прошествии семи лет со дня, в который захватили Иерусалим». — «Так что же, мы слишком торопимся?» — «Нет, — ответил Иоахим. — Твой приход туда весьма нужен, ибо Бог дарует тебе победу над врагами Его и вознесет имя твое над именами всех князей земли». Что и говорить, утешительные виды на будущее… Монах еще добавил: «Это то, что приготовил тебе Господь, и Он восхотел, чтобы это пришло на тебя. Он дарует тебе победу над врагами твоими и Он прославит имя твое в вечности; и ты прославишь Его, а Он прославится в тебе, если ты будешь упорен в начатом деле».
Подобное обращение служит для нас лишней гарантией подлинности рассказа — хотя и не подтверждает истинность пророческого дара у Иоахима Флорского… К тому же известно, что Иоахим распространил в своих проповедях больше заблуждений, чем истин, как, например, в своих прозрениях о Духе: часть ордена францисканцев сочла возможным признать их — и эти заблуждения породили множество ошибок. Не так давно о. А. де Любак просветил нас относительно длительных последствий этих ошибок, влияние которых прослеживается до наших дней[38]. А между тем сомнительно, чтобы эти предсказания вызвали восхищенный гул у слушателей, в числе которых упоминаются Губерт Готье, епископ Солсберийский, архиепископ Руанский, два других архиепископа, Н. Апамейский и Гирард Ошский, Иоанн, епископ Эврё, и Бернард, епископ Байонны, а также «много иных почетных лиц, как клириков, так и мирян». В присутствии их Ричард задал еще один вопрос: «Где родился антихрист и где он будет править?» — «Можно верить, — с твердостью в голосе отвечал Иоаким, — что антихрист рожден во граде Риме и что он захватит апостольский престол». — «Если антихрист родился в Риме, — тотчас же возразил король, — и он должен завладеть апостольским престолом, я полагаю, что это нынешний папа». Он сказал так, добавляет Бенедикт из Питерборо, потому что ненавидел папу Климента III.
«Я-то думал, — добавил Ричард, — что антихрист должен родиться в Вавилоне или Антиохии и от рода Данова и править из храма Божия, что в Иерусалиме, и ходить по той земле, которую попирали стопы Господни, и что антихрист будет царствовать три с половиною года, и что будут у него прения с Енохом и Илиею, и они будут убиты, и умрут, и что после их смерти Бог дарует шестьдесят дней покаянных, чтобы успели раскаяться те, кто совратился с пути праведного и соблазнился проповедью антихриста и ложных пророков его».
Что на эту речь ответил Иоахим, хронисты не сообщают, но зато дают пространный комментарий, показывающий, насколько волновали Ричарда подобные вопросы; ему и прежде приходилось немало размышлять над услышанными им пророчествами. Бенедикт из Питерборо и Роджер из Ховдена добавляют насчет речей настоятеля Кораццо о пришествии антихриста, что «многие из духовенства, люди мудрые и сведущие в божественных писаниях, попытались доказать противное, и то тут, то там предлагались правдоподобные мнения; однако спор по этому вопросу остался открытым».
Как бы то ни было, визит Иоахима Флорского стал одним из знаменательных событий того зимнего стояния на Сицилии, а его спор с королем Ричардом («диспут», как говорили в то время) должен был запечатлеться в памяти слушателей.
Вскоре после праздника Сретения, 2 февраля, произошло событие, которое началось как простая забава, но едва не обернулось трагедией. Была суббота, все только что поднялись из-за стола. Ричард и Филипп, в кругу множества рыцарей, своих приближенных, «по обычаю» послепраздничных дней, устроили игры за городом. Когда же они стали возвращаться, то на улицах Мессины им повстречался крестьянин с ослом, груженным вязанками длинного камыша; на юге Франции это растение называют тростником. Король Англии, а потом и те, кто ехал рядом с ним, вмиг расхватали вязанку. Выбрав себе противника, они встали в боевую позу с тростиной в руке. Король Англии оказался против Гийома де Барра, известного своей горячностью рыцаря, близкого королю Франции, и оба стали фехтовать своими тростинами. Накидка короля порвалась, когда он наносил удар Гийому; но Ричард атаковал противника до тех пор, пока тот не пошатнулся на своей лошади. Ричард решил выбить противника из седла и, приблизившись к нему, возобновил наступление, силясь сбросить Гийома на землю. Гийом в ответ вцепился в шею коня; король, в бешенстве, стал на него кричать. Робер де Бретёйль, сын графа Роберта Лестерского, устремился к своему королю, пытаясь заодно защитить Гийома, но Ричард кричал: «Оставьте меня, оставьте меня один на один с ним!» И, как бы затем, чтобы ничего уже нельзя было исправить, король продолжал голосом и жестами оскорблять противника: «Давай-ка, прочь отсюда! Но берегись, не смей попадаться мне на глаза! Знай, отныне ты и те, кто с тобою, — навек мне враги». Гийом удалился, опечаленный и смущенный неистовством короля Англии и его угрозами. Он явился к своему сеньору, королю Франции, ища у него помощи и совета.
Ричард, известный своей горячностью, должно быть, и в самом деле разгневался не на шутку, потому что на следующий день даже не пожелал выслушать короля Франции, явившегося заступиться за Гийома и желавшего испросить у Ричарда мира и милосердия. Еще через день то же попытались предпринять другие три сеньора: граф Шартрский, герцог Бургундский и граф Неверский. Гийом де Барр почел за лучшее не искушать судьбу и оставил Мессину. Его примирение с Ричардом произошло не ранее чем по прошествии многих и многих дней, когда наконец на судах подняли паруса и флот двинулся к Святой земле; только тогда король Франции, а также епископы и архиепископы, графы и бароны войска вымолили мир и пощаду для Гийома де Барра и показали королю Англии, что он был не прав в своем отношении к рыцарю такой доблести.
Что тут скажешь: это кажется даже забавным — разозлиться на рыцаря потому лишь, что тот осмелился сопротивляться, да к тому же еще порвал накидку! Но Ричард при этом славился и способностью к ошеломляющему великодушию, которое он проявил и во время своего пребывания в Мессине. Как раз под тем же февралем в хрониках упоминается о многих кораблях, переданных королем Англии из своего флота королю Франции, причем суда те были прекрасно оснащены. Также в феврале Ричард разделил свои сокровища между всеми своими товарищами, графами, баронами, рыцарями и оруженосцами и был щедрее всякого из предшественников своих; никогда, говорили, никто за год столько не раздаривал, сколько он раздарил за месяц. Выходит, что неукротимое безрассудство Плантагенетов уживалось в нем с добросердечием, снискавшим ему приверженность народную на все время похода.
Между тем назревало новое столкновение, последствия которого оказались, быть может, еще тяжелее. 1 марта Ричард должен был повстречаться с Танкредом и потому направился к Таормине, где находился дворец Танкреда. По дороге он задержался в Катанье, где поклонился мощам святой Агафии, одной из святых покровительниц острова; английские летописцы не преминули напомнить о покрове святой Агафии, хранящем город и спасшем его от страшного пожара.
Танкред, предупрежденный о госте, вышел ему навстречу. Если верить свидетельствам источников, увидев друг друга еще издали, он и Ричард спешились, а сойдясь, «тот и другой при встрече много раз обнимались, целовались и обменивались приветствиями». Затем, вновь оседлав коней, они въехали в Катанью; духовенство и народ встречали их крестным ходом с песнопениями и хвалениями. После молебна возле усыпальницы святой Агафии король Англии был приглашен во дворец Танкреда; он должен был пребывать там три дня, со всеми подобающими почестями. Перед отъездом Танкред предложил Ричарду всяческого рода дары: кубки из золота и серебра, лошадей и шелковые ткани; король, впрочем, ничего не принял, кроме небольшого кольца, в знак взаимной приязни. В свою очередь, он преподнес Танкреду
