России, где у людей еще остались моральные нормы, где они еще заботятся друг о друге, по-прежнему знают разницу между добром и злом. В «Прощании с Матерой», ранней и наиболее известной повести Распутина, люди также теряют свои дома, хотя и по другой причине: это рассказ о последних днях поселения на острове посреди Ангары, который обречен на гибель под натиском прогресса, символизируемого гигантской гидроэлектростанцией. От большинства произведений писателей-«деревенщиков» веет грустью, и причины этого понятны. При советской власти исчез традиционный уклад деревенской жизни, природа систематически уничтожалась, а уровень жизни крестьян, особенно в нечерноземных районах Северной России, был катастрофически низким. Село обезлюдело, из жителей остались в основном слабые и безынициативные. Но «деревенщики» грустят даже по этому уходящему миру. Когда критики насмешливо называют их «мужиковствующими» и вспоминают слова Маркса об «идиотизме деревенской жизни», они отвечают, что идиотизм городской жизни еще ужаснее.
Каковы были политические убеждения писателей-«деревенщиков» до периода гласности. Хотя они откровенно писали о положении дел на селе, партийные цензоры относились к ним в общем и целом терпимо; Солоухина критиковали за слишком рьяное восхваление православной церкви, но реального вреда ему это не принесло: вскоре после критического разноса он получил Ленинскую премию. Писатели-«деревенщики» были патриотами, они крайне болезненно воспринимали невозвратные потери, понесенные русским селом. Они глубоко почитали старые традиции, обычаи и религию (иногда языческую) и полагали, что сто лет назад жизнь была лучше. Они весьма скептически относились к прогрессу, не жаловали городскую интеллигенцию и ненавидели массовую культуру за то, что она заимствуется у Запада и жадно поглощается городской молодежью. Большинство этих писателей не состояли в партии, но никто из них не был в открытой оппозиции к партии. Наоборот, некоторые входили в руководство Союза писателей и при необходимости отдавали должное роли партии в советской истории, хотя действительность, которую они описывали в своих романах, отнюдь этого не подтверждала — ведь именно партия была в ответе за коллективизацию. В общем, эти лояльные граждане стояли вне политики или, по меньшей мере, вне активной политики и хранили свои политические убеждения для себя и ближайших друзей. Некоторые из них публиковались в журналах с консервативной репутацией — например, в «Нашем современнике». Другие — Абрамов, Белов, Шукшин, Яшин, Залыгин — публиковались в «Новом мире». Никто из них не стал диссидентом и не помышлял о публикации своих произведений в самиздате или за границей.
Политизация писателей-«деревенщиков» началась в период гласности и перестройки. С плотников, строящих деревенскую баню, Василий Белов переключился на интеллигенцию грешного города. Действие его нового романа «Все впереди» начинается на площади Пигаль в Париже: героиня, слабая русская женщина, смотрит порнографический фильм. Это неотвратимо приводит ее к моральному падению. Она оставляет своего русского мужа и становится женой негодяя-еврея. Но если Париж грешен, то и Москва не лучше — это кошмарная мешанина металла, стекла, резины, бензинового смрада; сверх всего, здесь масса иностранцев. Происходит нечто дьявольское: русскую душу и тело систематически отравляют алкоголем, наркотиками и свирепой «сексплуатацией» евреи и прочие космополиты — посланцы Сатаны (президент Кеннеди тоже замешан в отравлении русского народа). Белов ставит диагноз: чтобы уничтожить народ не нужна водородная бомба; достаточно его совратить, поссорить детей с родителями, восстановить женщин против мужчин. Это сделать нелегко, но можно. Что спасало Россию в прошлом? Крестьянская изба. Россия гибнет не из-за ракет «Першинг», а из-за исчезновения крестьянской избы. То же раздражение видно и в статьях Белова. Даже в родной Вологде ему приходится наблюдать рок-группы и полуголых стриптизерок, трясущих животами и бедрами.
Если бы речь шла только о талантливом писателе, который оставил свою исконную среду, стал писать о чуждом ему мире и создал гротескную карикатуру, то случай Белова не представлял бы особого интереса. Но это — часть широкого явления, постепенного сдвига вправо и даже к крайней правой целой группы писателей. Некоторые идеи, провозглашавшиеся ими в эпоху гласности, содержались в их произведениях и раньше — вряд ли они изменились за какой-то месяц. И все же этот идеологический сдвиг остается загадкой, его невозможно объяснить узостью мышления или неприязнью горстки провинциалов к столице. Это трудно понять еще и потому, что и Белов в Вологде, и Распутин в Иркутске, и другие писатели-«деревенщики» вряд ли встречали в своем окружении много евреев, масонов, сатанистов, иностранных агентов или космополитов. Модернизм, который они так презирают, московская интеллигенция, которая им столь отвратительна, русофобия, которую они поносят, — вряд ли все это почерпнуто из личного опыта. Они знают об этом, скорее всего, понаслышке.
В Германии, США и других странах писатели и художники, живущие вне больших городов, традиционно относятся с неприязнью к коллегам (и критикам) в центре, ибо те диктуют тематику, предопределяют успех произведений, оказывают влияние на издательства и средства информации. Но — вот что удивительно — советские писатели-«деревенщики» были не обездоленными детьми, а частью элиты. К ним относились с величайшим пиететом, их работы печатали миллионными тиражами, среди них были лауреаты Ленинских и Сталинских премий, Герои Социалистического Труда, депутаты Верховного Совета и так далее. Столь же непонятны политические союзы, в которые они вступили: с ветеранами- коммунистами, военными писателями, не испытывающими никаких восторгов по поводу старых церквей (и деревни вообще), и даже с литературными функционерами, которых в прежние годы они откровенно презирали.
Почему политика Горбачева и писания либералов вызвали столь яростную реакцию? Почему творческая работа многих из этих писателей в 1987 году внезапно оборвалась — по крайней мере, временно? Почему они взамен обращаются к политическим выступлениям, статьям, полемике, воззваниям? Позднее мы вернемся к этим вопросам, но пока справедливость требует признать, что не все пошли в этом направлении.
Когда наступила эпоха гласности, некоторых из ведущих писателей (Абрамова, Яшина, Липатова, Шукшина) уже не было в живых, но, будь иначе, вряд ли все они присоединились бы к Белову и Распутину и встали бы на путь экстремизма[122]. Другие знаменитые писатели (Сергей Залыгин, Виктор Астафьев, Борис Можаев) были по-прежнему активны, но отказались последовать за бывшими товарищами и перейти в стан крайней правой.
Наиболее видная фигура в лагере патриотов-демократов — академик Дмитрий Лихачев, патриарх исследователей древней русской литературы и истории. В конце прошлого века в знаменитом очерке о распаде лагеря славянофилов Милюков назвал философа Владимира Соловьева глашатаем левых славянофилов, противопоставив его правым. Соловьев ответил, что, насколько ему известно, он — единственный представитель левого славянофильства и жаждет подать в отставку с этого поста. Утверждают, что Лихачев находится в том же положении среди патриотов, однако такая параллель не совсем верна. Есть и другие — например, еще один академик, Сергей Аверинцев, исследователь религии, и Сергей Залыгин, который стал главным редактором «Нового мира» и сделал его оплотом просвещенного национализма. Они не разделяют ненавистничества и страха экстремистов и не считают, что военная диктатура — панацея для России. Они с неудовольствием взирают на новое единение правых патриотов со старыми сталинистами и расистами. Некоторые из них продолжают сотрудничать с бывшими товарищами, — к примеру, Залыгин пригласил известных писателей, вроде Белова, писать для «Нового мира». Другие заняли более непримиримую позицию по отношению к шовинизму — Лихачев, скажем, неоднократно заявлял, что есть коренное различие между патриотизмом, любовью к своей стране, и национализмом, ненавистью к другим странам[123]. Лихачев был в первых рядах защитников природы, выступал против поворота сибирских рек, боролся за публикации патриотических работ вроде «Истории России» Николая Карамзина, запрещенной после революции. Но он не желал иметь ничего общего с теми, кто поддерживал обскурантов и шовинистов. В период гласности это привело к открытому конфликту между Всесоюзным фондом культуры, председателем которого был Лихачев, и националистическим Фондом культуры, с Петром Проскуриным во главе[124] .
С закатом марксистско-ленинской идеологии можно было вполне ожидать возрождения патриотизма. Предвидим был и раскол между консервативными и либерально-демократическими националистами. Основным полем битвы стали некоторые литературоведческие («Вопросы литературы») и литературные журналы — «Наш современник», «Молодая гвардия», которые и после 1985 года играли ведущую роль в возрождении новой русской правой.
