не обойтись. Но Таката вздрогнул совсем по другому поводу, как выяснилось.
— Ты не могла бы меня называть настоящим именем? — спросил он неожиданно. — Оно глуповато, но слышать, как ты меня называешь Такатой, еще хуже.
— А какое имя? — спросила я, задержавшись у дверей.
— Дональд.
— Дональд? — спросила я, почти забыв о том, какая я несчастная.
Он покраснел, потом встал (до чего же он высокий!), неуклюже одергивая футболку поверх джинсов.
— Рэйчел, ты ведь не будешь делать глупостей?
Я поискала было туфли, потом вспомнила, что они у Трента.
— С твоей точки зрения это вполне может показаться глупостями.
Ал пытал маму — из-за меня. Следов на ней не осталось, но душевные раны были глубоки, а приняла она их из-за меня.
— Подожди!
Его рука лежала у меня на плече. Я посмотрела на него в упор, и он меня отпустил.
— Я тебе не отец, — сказал он, глядя на мою шею, с синяками и укусами. — Я и не буду пытаться им стать. Но я всю жизнь за тобой наблюдаю, и ты иногда делала жуткие вещи.
Снова возникло ощущение, что меня предали. Я ему ничего не должна, и места для него в своей жизни я не вижу. Это был ад — расти в необходимости быть сильной ради мамы, потому что она с жизнью не справляется.
— Ты меня совсем не знаешь, — сказала я, чуть-чуть позволив себе показать собственную злость.
Он нахмурил брови, протянул было руку — и опустил ее.
— Я знаю, что ты на все готова ради своих друзей и любимых, забывая, что ты уязвима, а жизнь хрупка. Не надо, — попросил он. — Ты не обязана все это выносить одна.
Злость рвалась из меня, я пыталась ее обуздать.
— Я на это не рассчитывала, — отрезала я фразу. — У меня есть ресурсы, есть друзья. — Я подняла руку, показала в невидимую глубину дома: — Но мою мать пытали тринадцать часов подряд из-за меня, и я должна что-то с этим сделать. — Я уже кричала, но мне было все равно. — Она страдала из-за этого гада, который прикинулся, что он мой отец. Она это выдержала, зная, что если выпустит его из круга или уйдет, он явится за мной. Я могу его остановить, и я это сделаю!
— Не повышай голоса, — сказал Таката, и я едва не сорвалась.
Стиснув зубы, я бросила прямо ему в лицо:
— Моя мать не будет вынуждена всю жизнь прятаться на освященной земле из-за того, что сделала я. — Мой голос звучал тише, но не менее насыщенно. — Если я ничего не сделаю, он в следующий раз может нанести ей физический вред. Или нападать на других. На тебя, может быть! Хотя на это мне как раз наплевать.
Я пошла в коридор, за мной слышались его тяжелые шаги.
— Черт побери, Рэйчел, — говорил он, — почему ты думаешь, что можешь его убить, если этого не может все сообщество демонов?
Я подобрала ключи у двери, где их оставила, отбросив мысль, что сейчас уже ОВ ищет машину Трента.
— Они-то могут, — буркнула я. — Просто им духу не хватает. А я не говорила, что собираюсь его убивать.
Я только хочу его имя взять себе.
— Рэйчел! — Он взял меня за руку, и я остановилась, подняла глаза к нему и увидела только глубокую заботу. — Есть причина, почему никто не охотится на демонов.
Я смотрела ему в лицо и видела себя в каждой черточке.
— Отойди с дороги.
Он сильнее сжал пальцы. Я схватила его за руку, сделала ему подсечку и свалила на пол, удержавшись от искушения добавить кулаком в живот — или чуть пониже.
— Ой! — вскрикнул он, глядя вытаращенными глазами в потолок, одной рукой держась за грудь, будто пытаясь удержать собственное дыхание и понять, как очутился на полу.
Я смотрела на него, видела, как он поражен.
— Ты цел?
Он ощупал пальцами свою грудь, живот.
— Вроде бы.
Он лежал у меня на дороге, и я ждала, чтобы он освободил ее.
— Ты хочешь знать, каково это — иметь детей? — спросила я, когда он сел. — Так вот, в частности, приходится позволять своей дочери делать то, что ты считаешь глупым, и верить, что, если ты чего-то не можешь, это еще не значит, что она тоже не может. Верить, что у нее хватит ума выпутаться из беды, в которую она попала по своей вине.
У меня все поплыло перед глазами: я поняла, что как раз это и делала моя мама. Хотя это было очень трудно, и я узнала больше, чем следовало бы тринадцатилетней девочке, зато потом мне легче было справляться с опасностями посильнее, в которые ввергали меня мои рисковые наклонности.
— Извини меня, — сказала я, когда Таката отодвинулся назад, прислонившись к стенке. — Последишь за мамой, пока я этим займусь?
Он кивнул, тряхнув дредами:
— Будь спокойна.
Я выглянула в высокое окно в двери, чтобы прикинуть, сколько времени, но сейчас я хотя бы могу колдовать дома.
— За пару часов до заката привези ее в мою церковь, — сказала я. — Если меня там не будет, вас встретит Маршал — если я его добуду. Он теперь тоже мишень, как и ты, наверное. Ты прости, я не собиралась подвергать твою жизнь опасности.
Не удивительно, что он не сообщил мне, что я — его дочь. Это никак бы не способствовало продлению его жизни.
— Не беспокойся, — ответил он.
Я замялась. Ковер холодил ноги через чулки.
— Ты не против, если я возьму твою машину? Потому что машину Трента уже наверняка ищет ОВ.
Он приподнял в улыбке углы губ и, не вставая с пола, полез в карман, достал ключи и протянул мне. Чужие и тяжелые, непонятно от чего ключи.
— Вот уж не гадал, что услышу, как ты у меня ключи просишь, — сказал он. — Это машина Рипли — не гони на красный.
Я еще чуть помялась, потом сняла руку с дверной ручки и присела лицом к лицу с Такатой.
— Спасибо. — Я имела в виду, за все. — Ты только не думай, что это я тебя простила или еще что.
И с этими словами я его осторожно обняла. Плечи у него были костлявые, и пахло от него металлом. Он был настолько поражен, что никак не ответил, так что я встала и вышла, аккуратно затворив за собой дверь.
Глава двадцать четвертая
В ярком сиянии заливавшего кухню полуденного солнца я сидела, поставив локоть на стол и подпирая лоб рукой. Вторая рука, отмеченная меткой демона, лежала на прохладном стекле вещего зеркала. Из открытого окна слышались крики играющих пикси. Я вымоталась вконец, пропустив почти целую ночь сна. А Миниас, демон судейского ада, не рвался сотрудничать.
