Если, конечно, меня не приговорят за убийство.
— Никогда. — Она сунула ему в руки обрывок газеты. — За этим я и пришла к тебе. Я знаю, кто убил лорда Хедерингтона.
Он отбросил кисть и взял у нее листок бумаги.
— В самом деле? Кто?
— Франсина Радерфорд. Она беременна от Хедерингтона. — Эванджелина жестом указала на обрывок газеты в его руке: — Прочти эту статью, и ты поймешь. Бенедикт уже приказал заложить их карету, но Сьюзен позаботится о том, чтобы она не уехала. А я прибежала сказать тебе.
Сердце Гэвина бешено забилось. Постой! Если можно не опасаться виселицы, это означает… это означает…
— Постой, — сказал он умоляюще, привлекая Эванджелину в объятия. — Не покидай меня. Не уезжай. То, что я сказал прошлой ночью, правда. Я хочу… Подожди меня. Я сейчас вернусь. Только хочу убедиться, что Франсина не улизнет до приезда судейских.
Он прижался к ее губам поцелуем и выпустил из объятий. Но только на мгновение. Слава святым! Если Франсина будет арестована, он сможет выполнить все обещания, которые так хотел дать Эванджелине прошлой ночью.
— Я буду ждать твоего возвращения, — пообещала она, улыбнувшись. — Откровенно говоря, мысль об отъезде вызывает у меня желание утопиться в ближайшей реке.
По его рукам пробежала дрожь. Не успев задуматься над своими словами, он сказал:
— Так погиб мой отец.
Эванджелина побледнела:
— О нет. Я не собиралась… я думала о карете… и знала, что ты ничего с ней не сделал, но…
— Я во всем виноват.
? Что?
Эванджелина отступила на шаг и остановилась, безвольно опустив руки.
Он содрогнулся и решил все ей рассказать.
— Помнишь, моя сестра упомянула о моей любви к скачкам?
Она кивнула, хмурясь. В глазах ее застыл страх.
Черт возьми! Он не хотел ей рассказывать об этом… но она заслуживала правдивого признания. Она должна была услышать его от него, а не питаться слухами и видениями.
Он испустил долгий вздох:
— Мне было семнадцать лет. Я проводил каникулы дома. Приказ отца «позаботиться о моей безопасности» я воспринял как еще одну попытку управлять моей жизнью. Он хотел меня лишить возможности участвовать в скачках? Отлично. Как только он отвернулся, я умчался в его уже заложенной карете. Один. Бесшабашный. Я услышал тошнотворный скрип, заставил лошадей остановиться, спрыгнул на землю. Удивительно, что я не погиб тогда же на месте. Еще четверть часа, и передняя ось разломилась бы пополам. При той скорости, с которой неслась карета, я был обречен.
Голова Эванджелины склонилась к плечу, выражение ее лица было смутным.
— Судя по всем отзывам, ты был неисправимым дьяволенком, но я не вижу, как твое безрассудство могло сделать из тебя убийцу.
— Моей первой ошибкой было то, что я поссорился с отцом на глазах слуг и брата с сестрой. Я кричал, что он не может заставить меня делать то, что я не хочу, и что он пожалеет, если попытается. Второй моей ошибкой было то, что я не обратил внимания на запрет отца, продиктованный лучшими намерениями, и умчался сломя голову в его карете. Моей третьей ошибкой…
Она положила теплую руку на его плечо, нежно его погладила:
— И что же стало твоей третьей ошибкой?
— Я не сказал ему о сломанной оси, — произнес Гэвин, откашлявшись, потому что слова не шли у него с языка. — Я знал, что карета в опасном состоянии, и не сказал ни слова. Не смог. Я знал, что отец придет в ярость.
Он закрыл глаза, чтобы отгородиться от воспоминаний, но это не подействовало.
Когда он снова их открыл, лицо Эванджелины было искажено ужасом.
— Я хотел на следующее утро заменить сломанную ось. Я не знал, что отец с матерью собираются уехать из дома и ужинать в другом месте. Карета ждала их. Она была готова. Если бы я задумался, мог бы понять, вспомнить. Но я не думал.
Он с трудом сглотнул.
— И это случилось.
Эванджелина прижала руку ко рту и, бледная, прислонилась к стене.
— Вот так, — заставил он себя продолжать, — всего через час после нашей громкой ссоры отец с матерью выехали из дома в сумерках, направляясь в смертельной ловушке. Они были настолько возмущены мной, что даже не захотели попрощаться, и потому я не знал об их отъезде, пока не услышал крики.
Он громко и судорожно вздохнул:
— Мою мать выбросило из коляски. Она умерла на моих руках. Отец вместе с каретой и лошадьми перевалился через парапет и упал в реку.
Эванджелина выглядела больной.
— Люди говорят… — продолжал он.
О Господи! Одному Богу известно, что они говорят. Он дал им пищу для сплетен.
— К рассвету о трагедии стало известно всем, как и о моей дурацкой угрозе. Первое, что сделал мой брат, унаследовав титул виконта, — выгнал меня. Я не мог его винить.
Эванджелина покачала головой, слепо нащупала дверь и, спотыкаясь, вышла в коридор.
Гэвин в ужасе замер. Он сказал ей правду, и теперь она была в таком же ужасе, как все остальные. Гэвин предупреждал ее, что он скверный человек. Предупреждал!
Гэвин сунул в карман сложенную в несколько раз бумагу и побежал следом за ней.
Она была еще недалеко, за дверью, стояла, прислонившись спиной к стене, обхватив себя руками. Когда он оказался перед ней, прошло несколько мгновений, прежде чем она встретилась с ним взглядом.
— Ты всем сказал, что не собирался убивать своих родителей? — спросила она деревянным голосом. Глаза ее были пустыми.
— Дэвид был слишком разгневан, чтобы говорить со мной. Я поехал к Роуз сказать, что родители не вернутся, и объяснить почему. Она уже знала. И не впустила меня. Bсe от меня отвернулись. Я стал отверженным.
Эванджелина крепче обхватила себя.
— И что ты тогда сделал?
— Я принялся за работу. Я ничего не умел делать, мне было не на что жить. Тогда я переехал в Брейнтри и Бокинг[4]], сколотил состояние. В конце концов я купил дом, стал получать прибыли, вспомнил о своей любви к искусству. И вдруг не более чем месяц назад выяснил, что глубина кармана обратно пропорциональна мнению высшего света.
Она нахмурилась:
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что сестра, долгие годы не отвечавшая на мои письма, вдруг вспомнила, что мы родственники, и приехала ко мне со всей семьей. Баронесса, не разговаривавшая со мной десятки лет, захотела связать меня узами брака со своей дочерью. И даже еще одна смерть не смогла отвратить клан Радерфордов от моей пищи и запасов виски.
Гэвин помолчал, стараясь побороть чувства:
— А потом появилась ты.
Она отшатнулась:
— Тебе лучше поспешить. Сьюзен не может вечно удерживать Франсину.
— Я обещал, что карета отвезет тебя куда пожелаешь, но… не покидай меня. Пожалуйста! — Его голос дрогнул. В нем прозвучало отчаяние. — Ты мне нужна.
Она отвела глаза и ничего не сказала.
