одни руки[1043].
В то время, когда в Москве только начинало вводиться нормирование продажи хлеба, во многих других городах к зиме 1928/29 года хлебные карточки уже существовали. Поскольку карточная система распространялась «стихийно» снизу, распоряжениями местных властей, то она носила разношерстный характер — нормы и группы снабжения отличались. Но одно правило соблюдалось почти везде: рабочие снабжались в первую очередь (если не считать самоснабжения руководства). Их хлебные нормы превышали нормы служащих, сельской бедноты, иждивенцев[1044].
Вялый ход хлебозаготовок и ухудшение хлебного снабжения промышленных центров требовали решительных действий. Как и в прошлом году, Политбюро не готовилось к трудностям заранее, а стало принимать меры в конце осени 1928 года после резкого спада хлебозаготовок. В «битве за хлеб» Политбюро вновь начало с экономических мероприятий[1045]. По словам Микояна, к январю 1929 года было сделано все возможное для насыщения хлебопроизводящих районов промтоварами «при полном оголении, правда на короткий срок, основных промышленных центров»[1046]. Пытаясь стимулировать сдачу зерна, правительство вновь принялось выкачивать избыточную денежную массу из деревни, взимая недоимки, распространяя займы, повышая размеры самообложения. Но как и в прошлом году чуда не произошло, экономические меры не давали быстрого результата, а ждать сталинское руководство не хотело. В ход пошли массовые репрессии против частных заготовителей, скупщиков, торговцев. В результате арестов и конфискаций доля частной патентованной торговли в товарообороте страны сократилась до 14 % [1047].
С января 1929 года, когда заготовительная кампания приближалась к концу, начались «массовые мероприятия общественного воздействия» и репрессии против крестьян, державших хлеб. Они вновь испытали на себе методы хлебовыколачивания, однако репрессии давали только кратковременный положительный эффект. Крестьяне сдавали хлеб, но источники самообеспечения крестьянства и местный товарооборот при этом сокращались. Рассчитывать на государственное снабжение крестьянам особо не приходилось. Государство не выполняло своих обязательств даже по снабжению тех, кому давало гарантии. Введение карточек сокращало для крестьян и возможность покупать хлеб в городе.
Весной 1929 года появились донесения ОГПУ о локальном голоде в деревнях[1048]. Страдало в основном бедняцкое население. «Продовольственные затруднения» охватили Ленинградскую область (особенно Псковский, Новгородский, Великолуцкий уезды), ряд губерний Центрального региона (Ярославскую, Калужскую, Тверскую, Нижегородскую, Иваново-Вознесенскую, Владимирскую, Рязанскую, Тульскую), Смоленскую губернию, южные округа Украины (Кременчугский, Запорожский, Мариупольский, Одесский, Криворожский, Подольский и другие), ряд округов Дальневосточного края (Сретенский, Читинский, Хабаровский, частично Владивостокский и другие). В пищу употреблялись суррогаты хлеба. В муку добавляли толченые клеверные головки и сушеную березовую кору, отруби, жмыхи, мякину, овес, отруби, вику, пареный лук. Желудочные заболевания стали принимать массовый характер, начались опухания. Сводки ОГПУ отмечали и случаи голодной смерти, усиление эпидемии сыпного тифа. Семена интенсивно проедались и сев находился под угрозой срыва, распространялся убой и распродажа скота. Усиливалось отходничество, нищенство, воровство, стихийное переселенчество в более благополучные районы. Государственная помощь голодающей деревне была совершенно недостаточной.
Социальная обстановка в деревне накалялась. Беднота и бедствовавшее середнячество озлоблялись на «любимчиков» советской власти — городских рабочих. Середняки злились на бедноту, среди которой государство раздавало дармовой хлеб. Все вместе они косо смотрели на зажиточных, которые наживались на трудностях, скупали скот, заключали кабальные сделки под хлебные ссуды. Усиливались комбедовские настроения. Крестьяне резко выступали на сельских сходах, толпами собирались у райисполкомов с требованиями дать хлеб, допустить свободную торговлю и разрешить посылать людей для закупок в хлебные места. Увеличивалось количество ходоков «за правдой», избиений должностных лиц низового советского аппарата, членов комиссий по распределению хлеба, а также взломов и поджогов амбаров, краж хлеба, демонстративных выходов из кооперативов. Появились листовки. В одной из таких, сочиненной под «народную поэзию», крестьянин жаловался:
План заготовок 1928/29 года не был выполнен. По сравнению с прошлым годом, в целом зерновых заготовили немногим меньше, но доля продовольственных хлебов, пшеницы и ржи, в них уменьшилась на 20 %[1050]. Это предвещало большие трудности, если учесть быстрый рост состоявших на государственном снабжении плановых потребителей, сокращение частной патентованной торговли, разорение крестьянского хлебного рынка, а также принявшие лавинный характер крестьянские десанты в города.
В этих условиях зимой 1928/29 года Политбюро приступило к официальному оформлению всесоюзной карточной системы на хлеб. Фактически хлебные карточки уже существовали в регионах в течение всего 1928 года и это решение Центра лишь служило унификации региональных карточных систем и узаконивало действия местных руководителей по регулированию снабжения.
Как стало уже привычным в практике Политбюро, «наведение порядка» началось со столиц. 6 декабря 1928 года Советам крупных промышленных центров было разрешено ввести карточки на хлеб[1051]. Постановление предлагало ленинградским властям первыми апробировать решение Политбюро[1052]. Цели карточной системы были точно сформулированы: обеспечение потребления рабочих и служащих за счет сокращения расхода хлеба для снабжения «непролетарского населения», особенно крестьян. Городская торговля пока не была полностью закрыта для сельских жителей. Власть оставляла приезжим возможность покупать хлеб по повышенным ценам, но покупка нормировалась.
17 января 1929 года Политбюро, опасаясь оказаться к весне без запасов, приняло решение о сокращении плана снабжения хлебом по всем районам на вторую половину текущего хозяйственного года[1053]. После этого Экономический Совет РСФСР распространил «ленинградский опыт» на всю потребляющую часть и часть производящей полосы Российской Федерации[1054].
И наконец, 14 февраля 1929 года карточная система на хлеб стала всесоюзной. Политбюро утвердило проект постановления, внесенный Наркомторгом, в соответствии с которым по всей потребляющей полосе Российской Федерации, Закавказья, Белоруссии и Украины хлеб населению должен был отпускаться по специальным заборным книжкам. Книжки получало только трудовое население городов. Постановлением был установлен предельный размер хлебного пайка. В Москве и Ленинграде для рабочих и служащих фабрично-заводских предприятий он составлял 900 граммов печеного хлеба в день; для членов семей рабочих, а также для служащих и членов их семей, безработных и прочего трудового населения — 500 граммов. В остальных промышленных центрах и фабрично-заводских поселках — соответственно 600 и 300 граммов. Карточки должны были быть введены не позже 1 марта 1929 года. Постановление повторило более ранее решение Политбюро о сохранении свободной продажи хлеба без карточек приезжему населению, но только из того, что оставалось после обеспечения основных потребителей и по двойной цене[1055].
В 1928/29 году в регионах в дополнение к хлебным карточкам стали стихийно распространяться
