излишков хлеба и отбирая у крестьян расписки в том, что они привезут зерно. Для того, чтобы создать внутри крестьян опору, облегчить проведение чрезвычайных мер, использовался прием из арсенала военного коммунизма — 25 % конфискованного хлеба передавалось беднякам в порядке долгосрочного кредита.
Чрезвычайные меры позволили значительно увеличить плановые хлебозаготовки, особенно в 1 квартале 1928 года, когда хлеба было заготовлено на 75,6 % больше, чем в предыдущем квартале, в том числе в январе заготовки выросли на 84,4 % по сравнению с декабрем 1927 года и в феврале на 46,4 % по сравнению с январем[1082]. Однако этот успех был достигнут дорогой ценой. Резко ухудшилось отношение крестьян к Советской власти, появились антисоветские листовки, участились теракты против представителей власти. Крестьяне стали отказываться от аренды земли, продавали сельскохозяйственную технику, сокращали свои посевы. После пяти лет расширения площадей зерновых они с 97,2 млн га в 1927 году уменьшились до 94, 7 млн га в 1928 году — и составили лишь 92,2 % посевных площадей[1083].
Стремясь предотвратить общее сокращение посевных площадей СНК СССР принял в в конце февраля 1928 года постановление о мерах по расширению яровых посевов. Для того, чтобы его выполнить, местные органы прибегли к новому витку административных мер. Так, была использована статья Земельного кодекса, которая предоставляла право земельным комиссиям отбирать земли на срок севооборота в том случае, если она беспричинно пустует. Зажиточных крестьян, имевших рабочий скот и сельскохозяйственные машины, обязывали обрабатывать землю тех малообеспеченных крестьян, которые не имели тягловой силы. Соответствующие договоры заключались через комитеты крестьянской взаимопомощи, которые должны были гарантировать оплату за произведенную работу. Однако впоследствии эти комитеты отказались от платы, а сами бедняки не имели средств. Зажиточные крестьяне оказались обманутыми и, когда в следующую посевную кампанию их пытались снова обязать проделать ту же работу, они категорически отказались.
Проходивший с 6 по 11 апреля 1928 года пленум ЦК ВКП(б) постановил, что «по мере ликвидации затруднений в хлебозаготовках должна отпасть та часть мероприятий партии, которая имела экстраординарный характер»[1084]. Вместе с тем пленум ЦК поставил задачу выполнить годовой план хлебозаготовок, для чего требовалось заготовить в апреле-июне значительно больше, чем за соответствующий период предыдущих лет.
Ко всему прочему, из-за тяжелых метеорологических условий погибла значительная часть озимых посевов. Особенно тяжело пострадали районы товарного зернового хозяйства — Украина и Северный Кавказ. В ряде районов Украины погибло более 75 % озимых посевов. В таких условиях обещание отменить чрезвычайные меры и требование выполнить годовой план оказались несовместимыми. Надо было что-то выбирать, и большевистское руководство пошло на рискованное ограничение прав и интересов зажиточного крестьянства.
Нэповский период с его частичным допущением частнокапиталистических элементов и отношений в экономической и социальной жизни, вновь и вновь выдвигал на повестку дня проблему выявления признаков кулацких хозяйств и характер социального расслоения деревни. Надо полагать, что по мере подготовки года «Великого перелома» большевики все менее нуждались в выработке каких-либо объективных критериев. К тому же вся политика советского государства в деревне вела к тому, что данный слой уже вряд ли мог рассматриваться в качестве «класса, как экономической категории». В результате, к кулачеству стали причислять хозяев, имеющих в среднем две лошади, одного вола, четыре коровы, молотилку (в различных вариациях).
Отсюда вытекала и неопределенность в оценках в среде самого крестьянства. Эта тенденция наглядно прослеживается, например, при анализе информационных сводок ОГПУ о настроениях крестьян Саратовской губернии. Так, на собрании партийцев в селе Трахнистово Кузнецкого района говорили, что особую работу «среди бедноты вести не следует, потому что у нас в селе кулаков нет. Мы выдумываем кулака». В Петровском уезде на сессии волостного исполкома не без подвоха один из крестьяне вопрошал, обращаясь к президиуму: «Мы хотим узнать, кто в деревне кулак, я его никак не найду. У нас один зажиточный крестьянин дал бедняку 50 пудов хлеба по 1 рублю, он его немного придержал и продал по 1 руб. 50 коп. Кто же теперь из них теперь является кулаком… В деревне кулака нет»[1085].
Информационный отдел ЦК ВКП(б), квалифицируя подобного рода высказывания, как чисто кулацкие происки, тем не менее отмечал широкое распространение среди крестьянства тезиса, что «царское правительство держалось на обострении национальной розни, а советская власть на обострении классовых сил в деревне. Крестьян нужно делить не на кулаков, середняков и бедноту, а на тружеников — кулаков и середняков, и лодырей — бедноту…»[1086].
Размытость официальных признаков социально-экономической градации хозяйств давала возможность отнесения к ним практически любого крестьянского двора, так или иначе втянутого в рыночные отношения. По мере же подготовки «ликвидации кулачества как класса» на первое и самое значимое место при определении категории кулачества выдвигались оценки социально-политического характера, что имело место в комбедовский период[1087].
В пределах идеологических приоритетов и социально-классовых координат советской политической системы понятие «кулак» приобретало не просто антисоветский, но и вообще антиобщественный смысл. Для борьбы с кулаком предполагалось задействовать всю мощь государственных мер экономического, политического, правового и идеологического характера. Нагнетание страстей привело к открытому насилию в отношении зажиточных слоев деревни. Это проявилось в конкретной деятельности партийных и государственных структур в налоговой и финансовой сфере.
Политика эта носила запретительный характер, сковывала производство, искусственно создавала ситуацию аграрного кризиса и трудностей в хлебозаготовках, что, в свою очередь, являлось одним из объективных катализаторов перехода к сплошной коллективизации. Обозначенные тенденции социальной направленности получат дальнейшее развитие и качественно новый уровень в 1929 году, в ходе непосредственного развертывания сплошной коллективизации крестьянских хозяйств. Не случайно характеризуя классовый принцип сельскохозяйственного налога на 1928/29 год, М. И. Калинин подчеркивал, что он «является в наших руках одним из важнейших инструментов для изменения социально-экономической структуры крестьянского хозяйства: мы облагаем верхушку по принципу подоходной прогрессии… Ослабляя верхушечную часть деревни, мы поддерживаем и поднимаем крестьянские низы»[1088].
Экономическому ограничению и вытеснению кулачества служило и самообложение крестьянских хозяйств. В 1928 году ЦИК и СНК СССР утвердили новое положение о самообложении населения «для удовлетворения имеющих общественное значение местных культурных и хозяйственных потребностей…» Самообложение допускалось не иначе как по постановлению общих собраний (сходов) граждан, и общий его размер не должен был превышать в течение бюджетного года 25 % общей суммы единого сельскохозяйственного налога и государственного подоходного налога.
В целях «ограничения эксплуататорских устремлений кулачества» 18 июля того же года ЦИК и СНК СССР установили предельный срок аренды земли — не свыше шести лет. В тех случаях, когда хозяйства сами не обрабатывали предоставленной им земли, несмотря на оказываемую им помощь, а систематически сдавали ее в аренду, местные органы власти могли сокращать указанный предельный срок до трех лет. Если и после этого хозяйство не могло приступить к самостоятельному использованию земли, то оно лишалось права пользования той частью земли, которая сдавалась в аренду[1089] . Поскольку основными арендаторами земли были зажиточные крестьяне, то это постановление было направленно против них.
В декабре 1928 года был принят закон «Общие начала землепользования и землеустройства». В законе подчеркивалось, что при проведении землеустройства и организации землепользования основной задачей является развитие производительных сил сельского хозяйства, «с обеспечением все большего усиления в нем социалистического строительства»[1090]. Для достижения этой задачи, согласно новому закону, было необходимо повысить технический уровень сельского хозяйства, кооперировать крестьянство, стимулировать процесс укрепления и развития
