возместят все свои потери». У участников тех событий сохранились в памяти некоторые эпизоды, связанные с пребыванием Канариса в Николаикене. Как-то раз начальник передового пункта абвера, стоя перед картой с нанесенной на ней обстановкой, докладывал Канарису:
«Мы установили, что против наших 180 дивизий мы имеем 500 русских дивизий. В отношении половины из них у нас есть абсолютно достоверные сведения, что же касается остальных двух четвертей, то вероятность достоверности равна 75 и 50 процентам соответственно. Но, господин адмирал, в Верховном командовании сухопутных войск мне не верят. Таков мой удел». На это Канарис сухо заметил: «Верховное командование вермахта мне тоже не верит».
В самом конце 1942 г. или в начале 1943 г. Канарис в очередной раз в сопровождении одного из начальников отделов посетил ставку фюрера и после разговора с Кейтелем еще некоторое время прогуливался, разминая ноги, по территории «Волчьего логова». Когда он вернулся в Николаикен, его спутник сказал, что в то же время неподалеку расхаживал, разговаривая со своим адъютантом, Гитлер… Настолько близко, что было бы невозможно промахнуться. Долго не думая, Канарис ответил: «Попробуйте- ка!» Обе реплики прозвучали спонтанно и не имели практического значения уже потому, что ни Канарис, ни сопровождающий его начальник отдела не были вооружены. Но они весьма показательны для участников движения Сопротивления, которые все глубже проникались пониманием того, что без физического устранения Гитлера невозможно изменить все усугублявшуюся ситуацию. К этому мнению во время сталинградской катастрофы пришел и генерал-полковник Бек, общепризнанный глава заговорщиков. Все планы переворота того периода, в разработке которых активно участвовал начальник общего управления Верховного командования сухопутных войск, известный своей решимостью генерал Ольбрихт, непременно включали в качестве предпосылки покушение на Гитлера. Правда, в душе Канарис все еще не примирился с мыслью о такой необходимости, хотя разум подсказывал ему, что другого пути нет.
И он не противился действиям своих сотрудников, готовивших условия для убийства фюрера. Канарису было много известно об этих приготовлениях, но он не желал вдаваться в детали.
Во всех подобных проектах неизбежно возникал вопрос о приобретении надежного взрывателя, который не выдал бы себя преждевременно тиканьем. Единственными доступными заговорщикам источниками подобных приспособлений могли служить только 2-й отдел абвера и подчиненная ему дивизия «Бранденбург», владевшие ими на законных основаниях, и Канарис знал, что в этом направлении уже предпринимались практические шаги. Незадолго до неудачного покушения на фюрера в марте 1943 г., подготовленного начальником штаба группы армий «Центр» генерал-майором Хеннингом фон Тресковом и старшим лейтенантом Шлабрендорфом, Канарис сам, вылетая в Смоленск, где находился штаб этой группы, взял с собой несколько таких взрывателей. Со штабным офицером отдела «1с» полковником фон Герсдорффом, участником покушения, его связывали добрые личные отношения, но о готовящемся убийстве Гитлера они между собой не говорили.
Работники отдела «1с» занимались анализом и оценкой полученной 1-м отделом абвера разведывательной информации, поддерживая тесный контакт с преданными их отделу сотрудниками ведомства Канариса. Для него эти хорошие отношения были тем более важны, поскольку с некоторых пор он почувствовал, что в штабе оперативного управления вермахта ему не говорят всей правды о ситуации на фронтах. Поэтому Канарис был вынужден черпать сведения о реальном положении дел на театрах военных действий в отделе «1с» штаба группы армий «Центр». Кроме того, по этим же каналам в беседах в узком кругу – часто с глазу на глаз – он узнавал о злодеяниях СД на оккупированных восточных территориях, которые становились все многочисленнее и масштабнее. Только умением Канариса обходиться с людьми самых различных характеров и внушать им доверие можно объяснить тот факт, что офицеры отдела «1с», не подчиненные шефу абвера, делились с ним секретными сведениями, нарушая тем самым пресловутый «Приказ № 1», который строго запрещал обсуждать служебные дела с посторонними лицами. Немало сотрудников отдела «1с» в течение 1943 г. пополнили ряды абвера, а некоторые из них, как, например, полковники Фрайтаг-Лорингхофен и Ханзен, стали ближайшими помощниками Канариса, заняв вакантные должности начальников 1-го и 2-го отделов.
Посещение Смоленска имело целью, помимо прочего, еще раз попытаться выяснить отношение командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Клюге к планам покушения на Гитлера и государственного переворота. Уже долгое время Остер поддерживал с ним связь. «Умный Ханс» – таково было прозвище Клюге – постоянно солидаризировался с идеями свержения нацистского режима, но, как только дело принимало серьезный оборот, он обычно стушевывался. Разговор с фон Клюге в Смоленске также не внес ясности, и на обратном пути Канарис не скрывал своего раздражения и разочарования. «Генералы наши трусят», – повторял он, высказывая свое недовольство сопровождавшим его Лахоузену и Донаньи.
Отношение Канариса к генералам, никогда не отличавшееся сердечностью, по мере продолжения войны сделалось откровенно скептическим. Теплые чувства он испытывал, пожалуй, лишь к генерал- фельдмаршалу фон Леебу, находившемуся у гестапо под подозрением из-за своих «конфессиональных связей»: фон Лееб был ревностным католиком. Видимо, в силу этого обстоятельства Канарис особенно доверял генерал-фельдмаршалу и откровенно высказывал ему свои опасения и тревоги.
Если с начальником Генерального штаба сухопутных войск генералом Гальдером у Канариса сложились неплохие человеческие отношения, то этого нельзя было сказать о преемнике Гальдера генерал- полковнике Цейтцлере. Быть может, Канарис не совсем справедливо оценивал нового начальника Генерального штаба, который не обладал среди генералитета авторитетом Гальдера и положение которого в условиях постоянного вмешательства дилетанта-стратега Гитлера нельзя было назвать простым. Но перед нами один из тех случаев, когда чисто внешнее впечатление Канариса заранее исключало всякое внеслужебное сближение. Среднего роста, коренастый, с круглым розовым лицом, Цейтцлер слишком резко отличался от чрезвычайно восприимчивого Канариса, который к тому времени представлял собой в буквальном смысле слова сплошной комок нервов. Внешне похожий на типичного бравого служаку, Цейтцлер, по мнению Канариса, не мог обладать умственными способностями и широтой взглядов, необходимыми истинному последователю Мольтке. «Гения в начальники Генерального штаба нам не нужно, у нас есть фюрер», – прокомментировал Канарис назначение Цейтцлера, предоставив слушателям самим гадать, заимствовал ли он это саркастическое изречение у кого-то из окружения Гитлера или же авторство принадлежит ему, Канарису.
Военные операции на Ближнем и Среднем Востоке, осуществлявшиеся или планировавшиеся по указанию Гитлера, Канарис считал заведомо не реальными, ибо, по его твердому убеждению, без превосходства по крайней мере в восточной части Средиземного моря рассчитывать на длительный успех не приходилось. Между тем, как полагал Канарис, нечего было и думать о том, чтобы имеющимися у Германии военно-морскими силами одолеть находившийся в этих водах британский флот. И он почти с детским любопытством, свойственным его натуре, наблюдал за восточными политиками в живописных одеждах, принимавшими живейшее участие в планировании этих кампаний и в реализации стратегических замыслов. Работавший в группе «Аусланд» в качестве офицера резерва посланник Отто Кип был не так уж не прав, когда, имея в виду Канариса, говорил: «Старика все еще увлекает игра в индейцев».
Самым интересным из арабов, собравшихся в Берлине после неудачного восстания под руководством иракского премьер-министра эль-Гайлани, был для Канариса муфтий Иерусалима. Ситуация в Передней Азии была адмиралу хорошо известна по собственному опыту. В 1938 г. он инкогнито в сопровождении майора Гроскурта побывал в тех местах, посетив и Багдад. Тогда же Канарис и познакомился с муфтием. Между прочим, во время этой поездки наши путешественники смогли убедиться в том, что, будучи большими знатоками теории шпионажа, они сами в разведчики не годились. Регистрируясь в багдадской гостинице, Гроскурт по рассеянности записался под своей настоящей фамилией, не совпадающей с указанной в заграничном паспорте, и должен был выслушать от своего шефа по этому поводу серьезные упреки. Но через несколько дней Гроскурт смог взять реванш, указав на рубашки Канариса, вернувшиеся из гостиничной прачечной, на которых красовалась его подлинная фамилия. Ну что же, сказалось отсутствие практики: прошло почти двадцать лет после «Мадридского этапа», когда он в последний раз сам вел разведывательную работу. Однако маленький «прокол» не причинил большого вреда, поскольку британской секретной службе, разумеется, было хорошо известно, кто такие на самом деле оба вояжера.
Когда эль-Гайлани в апреле 1941 г. призвал иракцев к борьбе с Англией, в Багдад из Германии вместе с посланником Гроббой вылетел также и майор абвера Гроскурт. После подавления восстания между ним и
