Гроббой возникли серьезные разногласия, приведшие к столкновению мнений министерства иностранных дел и управления военной разведки вермахта. Канарис решительно встал на защиту майора, так как видел в нападках Гроббы попытку свалить на абвер вину за неудачу в Ираке.
С разгромом восставших муфтий выехал из Багдада в Тегеран, а в конце 1941 г. появился в Берлине. В последующий период муфтий часто встречался с Канарисом в связи с планами создания Арабского легиона. Канарису нравился этот овеянный легендами и опутанный интригами человек, хотя его политику он и не одобрял, считал бесперспективной и отлично понимал, что тот старался извлечь для себя некую выгоду из противоречий между министерством иностранных дел и абвером. Канарису доставляло удовольствие беседовать с умными людьми, а ума муфтию в самом деле было не занимать. Из разговора с ним можно было узнать кое-что любопытное о сложных, извилистых путях восточной дипломатии, и такую возможность Канарис просто не мог упустить. Беседы велись, как правило, на французском языке, которым муфтий владел довольно хорошо, как, впрочем, и английским.
Арабский легион был сформирован на добровольной основе из французских военнопленных арабского происхождения, выходцев из стран французской Северной Африки. Среди этого контингента абвер приобретал нужных ему агентов. Сам Канарис уже осенью 1940 г. привез домой из Бордо в качестве слуги алжирца по имени Мохаммед, который вместе с кухаркой польской национальности служил семейству до конца войны, придавая домашнему хозяйству космополитический колорит.
Более серьезным, чем муфтий, показался Канарису индийский политик Субхас Чандра Бозе, один из руководителей Индийского национального конгресса. Ранее англичане надолго упрятали его в тюрьму, и он находился в Берлине как политический беженец. Поначалу он очень надеялся, что победа немцев над Англией поможет его народу в борьбе за свободу и независимость. И в данном случае Канарис весьма скептически оценивал возможности направляемого из Берлина освободительного движения в противоположность министерству иностранных дел, которое в лице рейхсминистра одно время проявляло повышенный интерес к Бозе. Риббентроп надеялся, что широкомасштабное индийское восстание поможет существенно подорвать силу сопротивления Великобритании. Уделяло внимание Бозе и Верховное главнокомандование сухопутных войск, планируя создание Индийского легиона из военнопленных индусов, захваченных в Северной Африке. Для подготовки мятежа против англичан абверу поручили сбросить с парашютами в Восточном Иране около сотни специально обученных индусов, откуда они, поодиночке или мелкими группами, должны были через Белуджистан проникнуть в Индию. В итоге всех индусов, предназначенных для операции под кодовым названием «Баядера», собрали в особом лагере восточнее Берлина, где они, одетые в немецкую военную форму, прусские солдатские сапоги и с тюрбанами на голове, прошли специальную подготовку, необходимую для выполнения предстоящего задания.
Однако, когда немецкое наступление на Кавказе зимой 1942/43 г. захлебнулось и когда после поражения под Сталинградом инициатива перешла к противнику, у руководителеИ Третьего реИха окончательно пропал всякиИ интерес к подобного рода авантюрам. От Бозе избавились, отправив на подводноИ лодке в Японию. На этом закончились увлекательные диалоги Канариса с индусским политиком, которыИ показал себя весьма разумным и откровенным собеседником.
Глава 16
Против расширения войны
Канарис никогда не прекращал поисков путей и средств поскорее и без большого ущерба закончить войну, которую он оказался не в состоянии предотвратить. Мы уже упоминали предпринятую зимой 1939/40 г. попытку через Ватикан и другие каналы наладить переговоры о мирном урегулировании конфликта. Аналогичные усилия прилагались и в последующие годы, особенно в Швейцарии, но без ощутимых результатов.
Действуя в данном направлении, Канарис неизменно руководствовался стремлением предотвратить ненужное кровопролитие и уничтожение материальных ценностей, тем более что войну, по его убеждению, Германия ни при каких обстоятельствах не могла выиграть. Поэтому он относился к победам Гитлера в Польше и Франции точно так же, как и к бескровным оккупациям Австрии и Чехословакии. Он не сомневался, что достигнутые с малыми жертвами первые военные успехи Гитлера лишь усилят его самомнение и подтолкнут на еще более безрассудные и кровавые авантюры, которые в конце концов только усугубят ожидающие Германию несчастья. С теми же чувствами воспринимал Канарис постоянное расширение военных действий, втягивающих в свою орбиту все новые государства и народы, которые должны окончиться для их участников, для всего мира и особенно для Германии страшной бедой. Конечно же ситуация, в которой пребывал начальник разведки одной из самых мощных военных машин в истории человечества, представлялась более чем парадоксальной.
Однако Канарис не был бесчувственным и жестоким милитаристом и профессиональным шпионом, каким его часто и охотно рисуют, отличался высоким чувством личной ответственности за все происходящее перед Богом и людьми. Каждый новый союзник, присоединившийся к военной машине Гитлера, означал для него затяжку безумных вооруженных конфликтов, уничтожение культурного достояния, лишние человеческие жертвы и, в конце концов, увеличение перечня обвинений, которые однажды будут предъявлены не только непосредственным виновникам, но всему немецкому народу.
И наоборот, он приветствовал любое ослабление стран оси, которое возвещало скорейшее возвращение мира на многострадальную землю, а для Германии – приближение желанного дня, когда будет свергнута преступная нацистская система правления, принесшая людям неисчислимые страдания. Чем дольше тянулась война, тем отчетливее становилось понимание растущей угрозы всему западному миру. Канарис серьезно опасался, что место разгромленного гитлеровского режима займет большевизм, военная мощь которого необычайно возросла.
В своих мемуарах, касающихся Второй мировой войны, Уинстон Черчилль затронул отношения между франкистской Испанией и державами оси. Удивительно, но, судя по всему, британский премьер как будто сожалел о том, что генерал Франко, которого он называет «узколобым тираном», поставил себе главной целью «удержать свой обескровленный народ от участия в войне». Правильно угадав намерение Франко, Черчилль, однако, ошибался, говоря о роли Канариса в решении вопроса относительно вступления Испании в войну. Как писал Черчилль, через три недели после встречи испанского министра иностранных дел Серано Суньера с Гитлером в Берхтесгадене в Мадрид послали Канариса для урегулирования деталей, связанных с участием Испании во Второй мировой войне. По версии Черчилля, Канарис предложил Франко пропустить 10 января 1941 г. немецкие войска через испанскую границу, чтобы они, в соответствии с планом, могли 30 января атаковать английскую военно-морскую базу Гибралтар. И по словам Черчилля, адмирал был несказанно удивлен, когда Франко заявил ему, что Испания не может в указанный срок присоединиться к государствам оси.
Данный эпизод, который Черчилль, возможно, почерпнул из тогдашних отчетов английских дипломатов в Мадриде, дает совершенно искаженное представление о том, что происходило на самом деле. Во-первых, предложение о вступлении Испании 10 января 1941 г. в войну было передано Франко гораздо раньше лично Гитлером, когда оба государственных руководителя встретились 23 октября 1940 г. в Хендае. Но уже в то время каудильо оценил это предложение весьма сдержанно и, к великой досаде Гитлера и Риббентропа, не принял на себя никаких обязательств относительно сроков.
В первых числах декабря Гитлер поручил германскому послу в Мадриде фон Штореру выяснить, каковы планы Испании по Гибралтару. На запрос Шторера генерал Франко ответил, что из-за недостаточного вооружения и перебоев с материально-техническим обеспечением войск он не в состоянии принять участие в войне в указанный Гитлером срок.
И если Канариса послали в Мадрид, чтобы наряду со Шторером прозондировать у каудильо почву по данному вопросу, то это свидетельствует лишь о склонности Гитлера как во внешней, так и во внутренней политике пользоваться двуконной упряжкой. Гитлер был о Шторере, как и вообще о всех чиновниках министерства иностранных дел, довольно невысокого мнения. Зная о хороших личных отношениях Канариса и генерала Франко, он, возможно, ожидал от миссии шефа абвера более благоприятных результатов. А что у Канариса могло быть другое мнение относительно целесообразности вступления Испании в войну, Гитлеру в тот момент, вероятно, и в голову не приходило.
Уклончивая позиция Франко нисколько не удивила Канариса. Как вспоминают бывшие сотрудники мадридского филиала абвера, Канарис, прежде чем отправиться к главе государства, досконально познакомился с имевшимися в службе материалами, характеризующими состояние сухопутных войск,
