военно-морских и военновоздушных сил Испании. Располагая этой информацией, он, по словам одного из бывших руководящих работников филиала, намеревался откровенно поговорить с генералом Франко, рассказать ему о своей миссии – согласовать точный срок вступления Испании в войну, – но подчеркнуть, что, познакомившись с положением дел в испанских вооруженных силах, он-де убедился в невозможности для Испании в данный момент принять окончательное решение.
По мнению Канариса, вступление Испании в войну в тот момент обернулось бы несчастьем для всех участников конфликта, и он поступил бы безответственно, если бы стал уговаривать каудильо присоединиться к державам оси в войне, которую считал безнадежно проигранной. Судя по поведению Франко на встрече с Гитлером в Хендае и зная его склонность к осторожности (тем более что в тот период Германия потерпела поражение в воздушном сражении над Великобританией), можно было предположить, что его ответ был бы отрицательным и в том случае, если бы Канарис все же попытался его уговаривать. Тот факт, что Канарис даже и не старался его переубедить, способствовал дальнейшему укреплению доверия Франко к адмиралу.
В дальнейшем Канарису еще не раз приходилось бывать с аналогичным поручением в Мадриде. Но с каждым посещением у него оставалось все меньше надежды, что Франко пойдет навстречу пожеланиям Гитлера, ибо ухудшающееся военное положение Германии лишь усиливало стремление испанского руководителя не ввязываться в опасное дело. В условиях взаимного доверия благоприятно развивалось тесное сотрудничество Канариса с высшими военными чинами Испании, в первую очередь с тогдашним руководителем разведки генералом Вигоном и начальником Генерального штаба Мартинесом Кампосом. Они не пытались что-либо скрывать друг от друга и были предельно откровенны.
С высадкой союзнических войск в Северной Африке позиция Испании вновь приобрела для Гитлера важное значение. Между прочим, это событие стало поводом для многочисленных нападок на абвер. Службу упрекали за то, что она своевременно не предупредила о готовящейся военной экспедиции в Северную Африку, в результате чего немцы не смогли оказать ей достойного сопротивления. Защищаясь от незаслуженных нападок, Канарис представил целую кучу разведывательных сообщений, полученных за несколько недель до десанта, в которых речь шла о запланированной британцами высадке, а в некоторых из них даже называлось точное место выхода на североафриканский берег союзнического экспедиционного корпуса. Канарис напомнил критикам о том, что, как известно, абвер является организацией, добывающей информацию, анализировать же и оценивать ее – задача соответствующих подразделений Генерального штаба. Вместе с тем, справедливости ради, следует подчеркнуть, что на основании предъявленного Канарисом разведывательного материала невозможно было с достаточной степенью вероятности определить место и время высадки союзников и размаха самой операции, которая, несмотря на имевшиеся в его распоряжении сведения, и для Канариса явилась неприятным сюрпризом. Ведь именно в день вступления союзнических войск в Северную Африку он вместе с Пикенброком, то есть с начальником отдела, ответственного за сбор секретной информации, находился в служебной командировке в Копенгагене.
Вторжение союзников на африканский континент помогло, между прочим, обнаружить и ликвидировать серьезную организационную брешь в штабе оперативного управления вермахта, которая, пожалуй, в какой-то мере обеспечила англичанам внезапность нападения. Дело в том, что со временем штаб оперативного управления сделался главной инстанцией, где решались крупные вопросы стратегического характера. Однако штаб не располагал специальным отделом по анализу разведывательной информации. Пока немецкое Верховное командование прочно удерживало инициативу и диктовало противнику условия ведения войны, этот недостаток не ощущался столь остро. Высадка союзников в Северной Африке со всей очевидностью продемонстрировала и тем, кто этого еще не заметил, что инициатива в войне перешла к противнику. Для закрытия упомянутой выше организационной бреши создали при штабе оперативного управления так называемый отдел «1с».
Но давайте-ка вновь вернемся к проблеме участия в войне Испании и к той роли, которую при этот играл Канарис. На рубеже 1942–1943 гг., или почти через два месяца после вступления англичан и американцев на североафриканскую землю, ему вновь поручили через своих испанских друзей выяснить: намерен ли Франко защищаться в случае вторжения англосаксов на территорию Испании. С этой целью Канарис в сопровождении Лахоузена выехал в Мадрид. Переговоры с Вигоном и Кампосом прошли без конкретных результатов, ему лишь посоветовали обратиться по данному вопросу к министру иностранных дел графу Хордане, заменившему в сентябре 1942 г. на этом посту Серано Суньера. Однако встретиться с ним Канарис не решался, опасаясь новых осложнений с Риббентропом, очень чувствительным к вмешательству посторонних ведомств – особенно ненавистного ему абвера – в сферу его компетенций. Осторожность Канариса была вполне уместна, ибо несколько месяцев тому назад его друга посла фон Шторера сменил на этом посту фон Мольтке, с которым у него пока не сложились доверительные отношения. Вообще же отношения абвера с немецким посольством в Мадриде были, надо сказать, не самыми лучшими, причем как с самим доктором Дикхоффом, присланным взамен умершего фон Мольтке, так особенно и с советником фон Биброй.
Своими сомнениями и опасениями Канарис откровенно поделился с Мартинесом Кампосом, к которому испытывал чувства искренней симпатии и доверия. И в своих ожиданиях Канарис не обманулся. Кампос нашел путь, позволяющий шефу абвера побеседовать с министром иностранных дел, – он пригласил графа Хордану на чай к себе домой, где в то время проживали Канарис и сопровождавшие его лица.
В этот день идея, внезапно осенившая Канариса, лишила полковника Лахоузена заслуженного и установленного местными обычаями послеобеденного отдыха в доме Мартинеса Кампоса. Пригласив Лахоузена в соседнюю комнату, Канарис начал диктовать ему черновой набросок телеграммы в Берлин, которую следовало через начальника управленческой группы «Аусланд» Бюркнера передать в министерство Риббентропа. Можно себе представить изумление Лахоузена, когда оказалось, что телеграмма содержит квинтэссенцию беседы Канариса и Хорданы, которая еще только должна была состояться через два часа. По словам Канариса, Хордана якобы сказал, что Испания будет сражаться с
К вечеру явился на чай граф Хордана. После обмена обычными любезностями Канарис и Хордана, отойдя несколько в сторону, продолжили разговор наедине, который, судя по выражению их лиц и жестам, протекал довольно дружелюбно, причем Канарис, держа в руке проект телеграммы, обращался к собеседнику по-испански. Когда беседа закончилась и Хордана удалился, Канарис велел зашифровать проект телеграммы без всяких поправок или дополнений и отослать в Берлин.
Возможно, кто-то пожелает спросить: для чего Канарис избрал подобную тактику? Она является типичным примером его излюбленного метода. Канарис нисколько не сомневался относительно характера ответа, который он получит от испанского министра иностранных дел. При его знании испанского менталитета, Канарису было абсолютно ясно, что замена симпатизирующего фашистам импульсивного Суньера таким осмотрительным дипломатом, как Хордана, означала переход от изобретенной Муссолини формулы «военного неучастия» к подлинному нейтралитету. И еще он понимал, что, если испанцы хотят сохранить свой нейтралитет, им придется противостоять вводу в страну и англо-американских войск. Впрочем, такой поворот событий Канарис считал маловероятным, ибо англичанам и американцам было выгоднее иметь за спиной нейтральную, а не оккупированную Испанию. По-настоящему ему не давала покоя мысль о том, что под предлогом отражения предстоящего англо-американского вторжения на Пиренейский полуостров Гитлер мог в любую минуту отдать приказ двинуть на Испанию сосредоточенные в Южной Франции (на случай непредвиденных осложнений) немецкие войска под командованием генерал- полковника Бласковица, надеясь, что испанцы, хотя и скрепя сердце, но все-таки сдадутся без сопротивления. Открыто высказать Хордане свои опасения он, конечно, не мог. Канарис, кроме того, боялся, что ответ испанца на прямой вопрос, касавшийся высадки на полуостров англо-американцев, будет недостаточно однозначным и в Берлине могут его понять как одновременное предостережение и от вторжения немецких войск. Но ведь именно этого он добивался! Отсюда и несколько необычный способ внушить Хордане такую формулировку ответа, которая не противоречила бы его собственной точке зрения и произвела бы в Берлине нужное Канарису впечатление.
Расчет оказался верным. Несколько дней в германском министерстве иностранных дел и в ставке фюрера царило мрачное настроение. Вернувшись из Испании, Канарис предпочел несколько дней не попадаться никому на глаза и сразу же вылетел инспектировать филиалы абвера на Восточном
