СС Шелленбергом зашла речь о совершившемся уже выходе Италии из военного партнерства с Германией, Канарис в свое оправдание показал Шелленбергу сводку всех сообщений абвера по данному вопросу, длительное время представлявшихся Кейтелю, в которых говорилось о намерениях руководства вооруженных сил Италии убрать Муссолини и заключить с союзниками сепаратный мир. Канарис не преминул добавить, что Кейтель отказался довести эту информацию до сведения фюрера.
Как показал далее Хуппенкотен, Канарис использовал встречу с Шелленбергом, шефом VI управления РСХА, чтобы защитить Аме на тот случай, если он вдруг окажется в сфере досягаемости немецких спецслужб. Канарис, в частности, рассказал Шелленбергу, что, как ему стало известно, сразу же после встречи итальянского генерала с руководством германского абвера он был уволен со своего поста премьер-министром Бадольо и назначен командиром одной из дивизий. К месту своего нового назначения, однако, Аме будто бы не прибыл, так как по дороге исчез, и Канарис не исключал, что его просто убили. Таковы показания Хуппенхотена, в основном совпадающие с известными фактами. И в самом деле, вскоре после совещания в Венеции вместо Аме руководителем итальянской военной разведки стал генерал Карбонари, непримиримый противник военного союза с Германией, ранее уже работавший в этой должности. Аме должен был вступить в командование дивизией на Балканах, однако не спешил отправляться к месту назначения, и после капитуляции Италии сотрудники филиала абвера видели его в Венеции. Канарис знал об этом и даже одно время собирался встретиться с ним, но потом все-таки от этой идеи отказался, боясь скомпрометировать и себя, и Аме.
Чтобы предупредить утечку информации о его сугубо доверительных отношениях с итальянской секретной службой, которая могла попасть в руки враждебных ему ведомств, Канарис приказал работающей в Италии специальной группе, занимавшейся просмотром и сортировкой итальянских документов, попавших к немцам после капитуляции Италии, все касавшиеся его записи и другие материалы направлять лично ему.
Судя по всему, Канарис действовал уже довольно рискованно. Был проделан долгий путь от той осторожности, к которой он весной 1940 г. призывал Остера, предостерегая его от поступков, граничащих с разглашением государственной тайны, до преднамеренной поездки к Аме и предупреждения через него Бадольо о подготовленных Гитлером силовых акциях. По иронии судьбы Бадольо не принял эти предупреждения всерьез или, быть может, не очень доверял своему шефу разведки и его немецкому доброжелателю. Только так можно объяснить увольнение Аме с поста начальника военной разведки. Возможно, сыграл свою роль и тот факт, что, по признанию самого Аме, он раскрыл Канарису некоторые планы итальянского руководства. Во всяком случае, давно прошли времена, когда Канарис еще ломал себе голову над такими юридическими тонкостями, как различие между выдачей государственной тайны и государственной изменой. После отставки Остера и ареста Донаньи он понял, что в любой день сам может очутиться в сплетенной «черными» паутине. Канарис уже не считает нужным прибегать к особым хитростям и уловкам, которыми имел обыкновение пользоваться, когда на Принц-Альбрехт-штрассе правил Гейдрих. В обращении с неотесанным Кальтенбруннером и такими прихвостнями, как Шелленберг и Хуппенкотен, он уже не боялся случайной промашки и несколько пересаливать. Не потому ли Канарис отважился доказывать Шелленбергу в присутствии Хуппенкотена прямо противоположное тому, что он говорил до этого Кальтенбруннеру также при Хуппенкотене? Тогда он, ссылаясь на впечатление от высказываний Аме, убеждал в невозможности выхода Италии из войны, а через четыре недели рассказывал Шелленбергу, что абвер уже давно предвидел это событие и своевременно информировал руководство страны. Как следует из показаний Хуппенкотена на Нюрнбергском процессе, в Главном управлении имперской безопасности (РСХА) тоже обратили внимание на это противоречие. Однако Канарис чувствовал себя в этом случае достаточно уверенно, чтобы излишне тревожиться. Связываться с Кейтелем в тот момент Кальтенбруннер едва ли решился бы, а без разоблачения ошибки начальника ОКВ в оценке ситуации в Италии Кальтенбруннер не мог предъявить претензии к Канарису.
Как уже указывалось выше, в середине лета 1943 г. абвер покинул Лахоузен, а еще весной того же года ушел на фронт командиром полка начальник 1-го отдела Пикенброк, ближайший помощник Канариса и его доверенное лицо. Смена руководителей не имела политической подоплеки, и произойти она должна была в обоих случаях даже раньше. По существовавшим правилам, перед производством в генералы офицер должен был определенное время прослужить в войсках. Осенью 1943 г. подошел черед и начальника 3-го отдела Бентивегни, однако он был вынужден задержаться на своем посту до весны 1944 г.: его преемник полковник Хейнрих тяжело пострадал в автокатастрофе и долго лечился.
Уход начальников отделов, с которыми Канариса связывала многолетняя дружба и взаимное доверие, – в первую очередь Пикенброка, но и Лахоузена, – явился для него большой потерей, особенно в тот период, когда, как он знал, гестапо все теснее сжимало вокруг него кольцо вражды и подозрений. Канарису все же удалось провести на вакантные должности начальников отделов людей, которые не только обладали необходимыми деловыми качествами, но и разделяли его взгляды на существующий в Германии политический режим. Руководителем 1-го отдела стал полковник Генерального штаба Георг Ханзен, высокоодаренный профессиональный военный, до нового назначения руководивший 3-м управлением (иностранные войска «Запад») Генерального штаба сухопутных войск. Управление занималось анализом и оценкой информации, касавшейся вооруженных сил противника на Западе, поступавшей из абвера и других разведывательных источников. Поэтому Ханзен многие годы тесно сотрудничал с абвером и прекрасно понимал специфику порученной ему работы. И хотя он полностью разделял политические воззрения Канариса и активно участвовал в подготовке условий для отстранения нацистов от власти, ему длительное время удавалось вводить гестапо в заблуждение относительно своих подлинных взглядов. Маскировка Ханзена была настолько безукоризненной, что после отставки Канариса и расформирования абвера ему доверили руководство остатками военной разведки, влившимися в РСХА и образовавшими военное управление. Не все действия Ханзена одобрял уволенный из абвера Канарис, полагая, что тот слишком уж часто уступает требованиям Главного управления имперской безопасности (РСХА). Но это были субъективные оценки, справедливость которых нынче уже нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть, тем более что сам Ханзен после неудавшегося покушения на Гитлера 20 июля 1944 г. был казнен.
Близкие личные отношения Канарис поддерживал с полковником фон Фрайтаг-Лорингхофеном, вновь назначенным в конце лета 1943 г. начальником 2-го отдела. Из прибалтийских немцев, он до Первой мировой войны жил и воспитывался в Санкт-Петербурге. Весной и летом 1919 г. в составе балтийского ополчения воевал с большевиками и после короткой службы в латвийских вооруженных силах был зачислен в ряды вермахта. Один из бывших сослуживцев сказал о нем: «Фрайтаг заимствовал у своей русской родины способность сопереживать чужое горе. Он не только чисто говорил на латвийском и на русском языках, но также владел несколькими русскими диалектами. Он также очень страдал от раздвоения чувств: с одной стороны, на него давил солдатский долг, а с другой – собственная совесть. Он был весь словно меченый». Канарис знал и ценил Фрайтага по его прежней работе в качестве начальника отделения «1с» в группе армий «Юг» на Восточном фронте. Вскоре он стал пользоваться и личной симпатией адмирала, причем не в последнюю очередь из-за схожести взглядов на жизненные проблемы. Фрайтаг придерживался тех же самых метафизических и фаталистических взглядов, которые с годами все глубже проникали в сознание Канариса.
В связи с усилиями Канариса как-то помешать втягиванию в войну все новых государств стоит также упомянуть и Швейцарию. В ходе войны Гитлер, вне всякого сомнения, неоднократно и под разными углами зрения рассматривал возможность насильственного включения Швейцарии в создаваемую им «новую, более процветающую Европу», хотя до конкретных шагов по подготовке нападения на Швейцарию дело так и не дошло.
Осенью 1942 г. Риббентроп направил в германское посольство в Берне телеграмму, в которой предлагал сообщить ему, на какой период времени хватит швейцарских запасов продовольствия и сырья. Как говорилось в обстоятельном докладе посольства, Швейцария благодаря своей предусмотрительной хозяйственной политике создала такие запасы сырья и продовольствия, что в состоянии выдержать два года тотальной экономической блокады. По всей вероятности, немецкий посол Кёхер разгадал истинную подоплеку запроса Риббентропа, ибо в конце доклада добавил, что швейцарцы – свободолюбивый народ и искусные воины и в случае нападения будут отчаянно защищаться. Кроме того, швейцарцы безусловно разрушат важнейшие дороги и туннели у перевалов Симплон и Сен-Готард. Ожидать облегчения транспортной связи с Италией после вторжения в Швейцарию, мол, не приходится.
