— Надо сообщить начальнику. Позвони ему домой.
— Начальник просил не беспокоить его среди ночи.
— Но пойми, это же очень важно. Мы можем поймать их с поличным.
— Ты говоришь, что двоих узнал? Что еще тебе нужно? Завтра вызовем и допросим.
— Завтра они скажут, что меня и в глаза не видели. Меня же обвинят в клевете. Дай, я сам позвоню начальнику.
— Не велел. Устал, говорит.
— Какой может быть отдых, когда такое дело?
— Ты не кричи, Мухарбий, иди домой, умойся. В тебе сейчас обида говорит…
— Значит, только обида? — разозлился Мухарбий.
— Понимай как хочешь.
— Ну что же, отдыхайте. Бандиты в степи орудуют, а вы отдыхайте…
Мухарбий сразу почувствовал слабость. Он едва доехал до дома. Ногайчик вздрагивал, плакал во сне, напугали его, проклятые! Уснуть Мухарбий не мог, мучили кошмары, все тело болело. Причем горше обижался Мухарбий не на бандитов, а на милицию. К утру у него начался жар. Кадрия позвала аульского врача.
Этот аульский врач, пожилой уже, всякого навидавшийся человек, был просто поражен живучестью Мухарбия. На старике не оказалось живого места — все тело было в синяках и кровоподтеках. И до этого не раз доктор видел старика избитым, поэтому он, конечно, спросил удивленно, почему Мухарбий не жалеет себя.
— Степь жалко, сайгаков жалко, землю родную жалко, — ответил Мухарбий.
Три дня не отходил врач от больного, три дня Мухарбий метался в бреду, но потом ему стало легче.
— Сердце крепкое у тебя, старик, — сказал доктор на третий день.
— Доброе у него сердце, — поправила доктора старая Кадрия.
Есть люди — я сам принадлежу к их числу, — которые не могут чувствовать себя в гостях свободно и непринужденно, как дома. Они испытывают непреодолимую скованность, все им кажется, что они не так одеты, не так застегнуты, не так сидят, не то сказали, не так держат вилку, все им кажется, что о них плохо подумают, а потом будут над ними смеяться. Правда, может быть, иногда эта скованность зависит не только от самих гостей и их стеснительности, но также и от хозяев, от обстановки в доме, от отношений между хозяевами и гостями, от их искренности, сердечности, доброты.
Не знаю, на чей счет отнести, но вот Идрис всего лишь второй раз в гостях у Эсманбета, а чувствует себя вольготно, словно в доме родного дяди. Сегодня он без Сурхая, но зато с ним приехали два его друга. Все трое — охотники. Они привезли с собой все необходимое охотничье снаряжение и ружья — автоматы нового образца. Привез охотников все тот же шофер Сансизбай, но только не на своем «газике», а на грузовой машине. Машина новенькая, кутаисского завода, покрашена в оранжевый цвет.
В доме Эсманбета вот уже целую неделю царит великое оживление. Получена телеграмма от сына, что он едет домой. Сначала ему необходимо, правда, заехать в Махачкалу, но задержка на несколько дней ничего не значит. Дочери Эсманбета заняты уборкой дома, а жена прибирает на столе после обильного застолья хозяина и гостей.
— Но все же, как думаешь, приедет Сурхай к субботе? — спрашивает Эсманбет у Идриса.
— Непременно приедет, обещал. И мы тоже останемся на свадьбу, если, конечно, не будем в тягость.
Насчет тягости для приличия добавил Идрис.
— Какой разговор, друг Идрис! Если вы уедете, не останетесь на свадьбу, обидите меня. Гости начнут прибывать со всех сторон. Друзей у меня много, а сын один. Мой Батый. Приглашения я уже разослал.
— Соседа не забыл?
— Мухарбия? Как можно! На радостях люди не должны вспоминать дурное. По обычаю, даже мирятся в таких случаях.
— Я слышал, крепко его разделали.
— Да, почти месяц пролежал в постели.
— На суде я был…
— Троих, что ли, арестовали?
— Арестовали, арестовали, но дело еще не закончилось.
— Так, значит, не грозит им тюрьма? Долго тянется. Как думаешь, Идрис, их посадят?
— Говорят, условно дадут. Одни из них — сын влиятельного человека… Разве отец допустит, чтобы сынка посадили в тюрьму? Припишут обыкновенное хулиганство.
— Не надо было им затевать драку.
— Мухарбий цепкий, как схватит, так и не выпустит. И ты, Эсманбет, говорят, страдал от него, а?
— Пустое говорят.
— Как же! Из-за него тебе вкатили строгача.
— Допустим, не только из-за него… А хорошо иметь везде друзей и защитников. У меня вот брат — секретарь райкома. Ты его знаешь.
— Анварбека? Как же не знать! Вместе охотились на Аграханском заливе, даже в одной лодке. Уток тогда мы с ним настреляли — страсть! Заплываем за камыши, а их — туча. Он хороший охотник. Постой, постой, но брат, наверно, тогда сидел на бюро, как же он допустил, чтобы тебе дали выговор?
— Он сам же и предложил…
— Да… Анварбек тоже придет на свадьбу?
— Придет. А с ним, сам знаешь, придут и все остальные, много начальства соберется на свадьбе. На войне, Идрис, меня ранило осколком. Сыну тогда было меньше года. Когда я истекал кровью, думал, что, видно, не дожить, не гулять мне на свадьбе сына. И вот дожил… Большое это счастье, Идрис!
— Я еще пока не отец, не знаю. Но, наверно, хорошо иметь взрослого сына-красавца.
— Ну как бы тебе сказать, Идрис? Словно молодость возвращается.
— Невесту небось выбрали самую красивую? — Идрис попыхивал сигаретой, а друзья его после обеда пили крепкий ароматный чай.
— Вы ее увидите. Таких красивых девушек во время нашей молодости, пожалуй, и не было.
— Твоя правда, хозяин, — ковыряя спичкой в передних редких зубах, заметил гость постарше. — Нынче девушки пошли — загляденье. Я живу в столице, напротив университета, по утрам и вечерам столько вижу их, разных и красивых…
— Видать, глаз не отрываешь?
— Не отрывал бы, старуха моя ругается. Ха-ха-ха!
— Особенно когда они в этих коротеньких платьицах. Ведь не только колени видно…
— Вот расписывает. Хи-хи-хи! Знать, не прочь поухаживать.
— Вот тебе и Абдулла. Ха-ха-ха!
— Ничего, доживете до моего возраста, посмотрим, будете ли смеяться. Эй ты, Идрис, что же ты не показываешь нашему хозяину подарок Сурхая?
— Совсем забыл, прости, Эсманбет, совсем запамятовал. Здесь нас так хорошо приняли, что просто вылетело из головы. То-то я все думаю, что-то такое забыл… — Идрис кинулся вниз и принес блестящий кожаный чехол с ручкой.
— Ну-ка, ну-ка, что мой друг дарит мне? — Эсманбет достал из чехла ружье.
— Автомат. Их на базу поступило всего четыре штуки. Три мы взяли себе, а одно тебе прихватили. Сурхай заплатил.
— Спасибо ему. Еще в масле, новенькое! А патронов к нему достаточно захватили?
