сторону, где он добыл яблоки Гесперид и укротил адского сторожевого пса Цербера, он также отправлялся туда пасти коров Гериона, великана с тремя телами, жившего на острове Эритея. Геракл остановился в Тартессе, где установил две колонны, иногда идентифицируемые с холмами Гибралтара и Сеуты, а иногда с парой настоящих колон в храме Геракла в Гадесе. Перегревшись на солнце, он погрозил светилу своим луком. Бог Солнца, впечатленный отвагой Геракла, одолжил ему золотой челн, в котором совершал ежедневный путь вокруг Земли. Геракл добрался до Эритеи, убил Гериона, его пастуха и пса, загнал коров в челн и отплыл к Тартессу, где вернул его владельцу. Вот почему с той поры тартессианцы поклонялись Гераклу.
Хотя Тартесс, по мнению Шультена, следует относить к неолиту, у него появился соперник в исторические времена. Примерно в 1100 г. до н. э. финикийцы основали колонию на другом острове (позднее превратившемся в полуостров) в 20 милях от Тартесса, в устье реки Гвадалит. Своему поселению они дали название «Хагадир» – «изгородь» или «забор», от которого произошел античный Гадес и современный Кадис. От того же корня образованы название современного города Агадир в Марокко и имя Гадейроса, одного из сыновей Посейдона из повествования Платона.
Тартесс и Гадес сосуществовали до расцвета Карфагенской империи. Между 533 и 500 гг. до н. э. карфагеняне вели активные действия в районе Геркулесовых столбов. Они послали Ганнона к африканскому берегу, подчинили Гадес и в 509 г. выбили из Рима мирный договор, подтверждавший их монополию на западе. В то же самое время они отправили другого адмирала, Гимилкона, «исследовать внешние берега Европы». Как его коллега Ганнон, Гимилкон по возвращении издал отчет, который известен нам по краткому стихотворному изложению позднероманского поэта Руфуса Фестуса Авьения. Очевидно, Гимилкон намеревался привести своих читателей в ужас. По его словам, он посетил Оловянный остров, на котором торговали тартессианцы, кружной путь занял четыре месяца – не из-за дальности, а вот почему:
Чтобы уж наверняка донести устрашающую мысль до будущих исследователей, Гимилкон говорит, что если проследовать дальше, то попадешь в края непроглядного тумана. Этот отчет озвучен в легенде о липкой воде, которую Пифей слышал на севере, а злосчастный Сатаспий в тропиках, о ней он поведал по возвращении в Персию из неудавшегося плавания вокруг Африки. В те времена если исследователь трусил, то нередко потом оправдывался тем, что его корабль застрял в вязких водах.
Некоторые географы полагают, что мелководье с водорослями, описанное Гимилконом, – это Саргассово море, эллипсообразный участок между Флоридой и западным берегом Африки, примерно тысячу миль с севера на юг и 2 тысячи с запада на восток, где чаще всего можно встретить плавающие водоросли. Эти водоросли, растущие у американских берегов Атлантического океана от залива Кейп-Код до реки Ориноко, отрываются от корней на побережье и уплывают в море, держась на плаву благодаря маленьким воздушным пузырькам. В таких условиях оторвавшийся стебель живет очень долго, продолжая расти с одного конца, при этом сгнивая с другого, и служит пищей для богатой фауны, представленной необычными видами крабов и рыб, приспособившихся жить среди водорослей. Вся эта масса сбивается в большое облако, гонимое Гольфстримом и Северным экваториальным течением, и дрейфует кругами год за годом, пока наконец не утонет. Подобный участок есть и в Индийском океане.
Существуют довольно странные представления о Саргассовом море, навеянные увлекательным романом Т.Э. Жанвьера «В Саргассовом море», написанным в 1896 г., в котором он описывает этот район как непроницаемый спутанный клубок водорослей, крепко держащих останки погибших кораблей разных времен, начиная от испанских галеонов. К сожалению, это живописное представление крайне далеко от настоящего Саргассова моря, в котором водоросли распределены так негусто, что пассажиры судов, проходящих здесь, их даже не замечают. А вот, например, Бермудские острова расположены в области с максимальной плотностью этих водорослей.
Бэбкок предполагал, что команда какого-то финикийского корабля зашла в Саргассово море и, решив, что эти плавающие водоросли растут, как все обычные, из дна, сделала вывод о том, что это отмель или банка. Отсюда и отчет Гимилкона, и отмели от Атлантиды у Платона. Возможно, это и допустимо, но маловероятно в свете невысокой мореходности античных кораблей. Средиземноморская трирема времен Гимилкона была как-никак в два раза меньше одного из крупнейших катамаранов, ошибочно названных «каноэ», в которых полинезийцы странствовали по Тихому океану. Даже если финикийцы знали о существовании Азорских островов, в чем нет уверенности, их корабль, ушедший с этих островов, должен был бы пройти под парусом почти тысячу миль наперекор западным ветрам, чтобы добраться до района густых водорослей. А это невероятный подвиг для древнего судна с одним-двумя прямыми парусами, без центрального руля и компаса, с помощью которого можно держаться курса, когда небо закрыто облаками.
Скорее всего, эта байка про отмели возникла из карфагенских небылиц, выдуманных для отпугивания конкурентов. В любом случае она широко распространилась в Греции, была принята без всяких сомнений Платоном и Аристотелем, упоминалась и другими авторами.
А что же Тартесс? Никто не знает, что с ним сталось. После путешествия Гимилкона о нем ничего не было сказано. Можно предположить, что Гимилкон уничтожил его, как соперника, в ходе своих странствий. Впоследствии географы иногда путали Тартесс с Гадесом, а также с небольшими городами Кальпе и Картея рядом с Гибралтаром.
Атлантида еще больше напоминает Тартесс, чем Карфаген или Крит. Тартесс, как и Атлантида, находился на Дальнем Западе, за Геркулесовыми столбами; был невероятно богат, особенно полезными ископаемыми, и вел оживленную торговлю в Средиземном море; он ассоциировался с отмелями; за ним простиралась большая равнина, а за ней – горы; он исчез таинственным образом. Хотя не известно, проводили ли тартессианцы церемонии с быками, этот регион был и остается животноводческим.
В 20-х гг. XX в. профессор Адольф Шультен из Эрлангена со своим помощником Бонсором и геологом Джессеном вели раскопки Тартесса. Помимо кольца Шультен нашел кирпичи из каменной кладки, которые, по его мнению, доказывали существование двух городов, одного примерно с 3000 г. до н. э., другого – с 1500 г. до н. э. Высокий уровень грунтовых вод не позволил им копать глубже. Исследователи с неохотой заключили, что прочие остатки Тартесса давным-давно ушли в землю в дельте Гвадалквивира.
Шультен также указал место храма Мелькарта в Гадесе – на крошечном островке Санти-Петри, с двумя родниками, упомянутыми Полибием, которые наводят на мысль об источниках в храме Посейдона в Атлантиде. Теория Шультена, распространенная доктором Рихардом Хеннигом, состояла в том, что все необходимые материалы для повествования Платона находились как раз в Испании.
Приблизительно в то же время Эллен Вишоу (вдова археолога Бернгарда Вишоу, которого сменила на посту директора Англо-испано-американской школы археологии) нашла артефакты в той же области, что дало ей основание полагать, что некогда существовала великая испано-африканская культура, «либитартессианская». Она, например, узнала, что в середине XIX в. «в пещере-усыпальнице эпохи неолита, известной под названием пещера Летучей мыши, в Гранаде были обнаружены 12 скелетов, сидящих вокруг скелета женщины в кожаной тунике. У входа в пещеру оказались еще три скелета, на одном была корона и туника, тщательно сотканная из травы альфа. Помимо человеческих останков здесь нашли мешки с обуглившейся пищей и другие с маковыми коробочками, цветами и амулетами; маковые головки были разбросаны повсюду на полу пещеры. Среди прочих предметов были небольшие глиняные диски, которые, по словам археологов, служили шейными украшениями, связанными с культом Солнца. Их нашли в гавани Ньебла и в строительном рве рядом с Севильей».
Скелеты, предположительно, принадлежали членам царской семьи и их приближенных, которые по какой-то причине совершили групповое самоубийство, приняв опиум. Миссис Вишоу привела еще одно доказательство своей либитартессианской культуры, а именно: обнаруженную под Севильей чашку эпохи неолита, украшенную фигуркой женщины, одетой так же, как женский скелет в пещере Летучей мыши, и сражающейся с двумя воинами; доисторические иберийские могилы; современные испанские обычаи,
