— Неудовлетворенность существующим положением дел, беспокойство, поиски ответа на вопрос, правильное ли было принято решение многие годы назад, мысли о том, что отдаляешься от супруга, а также о том, не находится ли счастье рядом с другим мужчиной; проникновение в дом совершенно посторонних людей, — отвечает он, показываясь в дверях и указывая на меня своей бритвой, чтобы подчеркнуть последнее. — Но ты с этим справишься.
— Почему ты не говорил мне всего этого раньше? — недоумеваю я.
— Я не хочу раздувать твой кризис. И меня беспокоит, не заразно ли это.
— Марк говорит, что мы больше не общаемся так, как должны бы.
— Да просто нам вечно кто-то мешает. Чаще всего дети, и иногда твои подруги. А последнее время все больше моя работа. Люси, у меня нет времени на то, чтобы разобраться во всем, что происходит в твоей голове! Но я быстро схватываю картинку целиком и не думаю, что долгий анализ что-то улучшит. На самом деле может даже ухудшить. Однако сейчас я, пожалуй, гораздо больше заинтересован в том, чтобы ты осталась достаточно трезвой во избежание обнародования дальнейших деталей нашей сексуальной жизни посторонним людям.
— Не такие уж они посторонние, — возражаю я. — К тому же мы будем общаться с ними в течение последующих шести лет. А иногда люди, о которых, как тебе казалось, ты ничего не знаешь, оказываются гораздо более знакомыми, чем те, о которых ты думал, что знаешь их. Если ты понимаешь, о чем я говорю.
— Не совсем в этом уверен, — вздыхает он.
«Скоро поймешь!» — злорадно думаю я.
— К тому же мы не вламывались, у нас были ключи…
— Это все равно, что сказать, будто человек, укравший твою машину из-за того, что ты выронила ключи на пороге, одолжил ее на время, — с укором произносит Том.
— Ты обещал, что никогда больше не будешь вспоминать об этом! — защищаюсь я.
— У меня до сих пор не укладывается в голове, как ты клюнула на все это! И что, вернувшись, не нашла ничего лучше, как разбудить меня, чтобы показать фотографию гардеробной комнаты на мобильном телефоне, будто это самая значительная часть события!
— Ну, в каком-то смысле да, — упираюсь я.
Менее чем через час мы стоим на пороге знакомого мне дома. Еще достаточно светло, и я вижу, что ступени выложены мелкой мозаикой — белого, синего и коричневого цвета. Поблизости сбоку растет глициния, но пока не цветет. Палисадник засажен травами, молочаем. Вижу я и огромный темно-красный формиум. Он выглядит якобы неухоженным, слегка запущенным, но я знаю — это результат многих усилий, один из «грандиозных проектов». Двумя другими были «Увеличение высоты вдвое» и «Квартира для сдачи в аренду», в которой сейчас живет Эмма.
На звонок отвечает незнакомый голос. Должно быть, это домработница-филиппинка, думаю я, пытаясь вспомнить точное количество прислуги в доме. Кажется, было упомянуто о нескольких помощниках по хозяйству, выходцев из Восточной Европы, мужчине и женщине, «так, чтобы они не чувствовали себя беспризорниками», и одной няне-англичанке. Потом в течение долгого времени была еще ночная няня, которая с помощью техники аюр-веды приучала младшего ребенка спать всю ночь. А также личный тренер из Словакии. Вот вам, пожалуйста, глобализация.
Нас проводят в гостиную, предлагают вино. Даже не глядя на бутылку, я знаю, что это пюлиньи- монтраше. Эмма права. Гай не отличается каким бы то ни было воображением.
Я слышу за своей спиной разговор.
— Мы могли бы провести «ай-пи-о»[89], как делали это в прошлом году, а Джон собирается сделать состояние на своей ДИП[90], — говорит какой-то мужчина в костюме своему собеседнику. Том, глядя на меня, поднимает одну бровь. «Вечер может оказаться долгим и скучным», — говорит этот взгляд.
Само Совершенство скользит по гостиной. Выглядит она еще более изящной, чем была полсеместра назад, тонкая, как лист бумаги. Несмотря на то, что это вечеринка родителей школьников, она явно осознает свою особенную роль хозяйки дома. На ней тесно облегающие бедра белые джинсы, туфли на толстой пробковой клинообразной платформе, а сверху — что-то в этническом стиле, а-ля «Селфриджес». Выглядит она потрясающе.
Какая пустая трата многих часов — все эти занятия спортом, изнурительный подбор одежды… Это похоже на перенос сроков экзаменов, которые отменяют в последнюю минуту. Ты делаешь одно, другое, третье, а твой муж все-таки ходит налево. Какой же тогда смысл во всех этих сжигающих время и деньги методиках, пытающихся бросить вызов возрасту? Лучше стремиться к совершенству, чем достичь его. Глядя на эти длинные, схваченные джинсовой тканью ноги, которыми восхищалась Эмма, созерцая на прошлой неделе семейную фотографию, я решаю: что бы там ни диктовала мода, я не откажусь от моих дополнительных фунтов и буду носить свободные джинсы всю оставшуюся жизнь.
Я оглядываю комнату и присутствующих. Многие мамочки одеты в иные версии той же темы. Уже не впервые я удивляюсь, каким образом они узнают, во что будут одеты остальные? И какой смысл тогда в их усилиях, если в итоге все они выглядят одинаково? Однако, может быть, именно в этом-то и весь смысл. Племенной признак! Интересно, точное знание того, какая марка джинсов из Лос-Анджелеса будет нынче хитом сезона, — это искусство или наука? Для привлекательной мамочки это определенно своего рода искусство.
Корпоративные мамы сплошь в костюмах, позаимствованных из рабочего гардероба. Они смотрятся слегка официально из-за строгих линий и сдержанных тонов. Но есть еще и подобные мне — бестолковые взъерошенные мамаши, которые не знают, что делать, когда выпадает свободная минутка, ибо это бывает так редко! На них их старые платья, которые растянулись вместе с ними стечением лет.
— Люси, выглядите вы фантастично, — говорит мне Само Совершенство, чмокая меня в обе щеки. Это непредвиденный контакт, и мы заканчиваем его поцелуем в губы. — А вы, должно быть, Том, — почти пропевает она, будто это первый раз, когда он зарегистрировался на ее радаре, хотя она наверняка видела его в школе и раньше.
По ней заметно, что она занимается спортом — об этом свидетельствует «вид панды», приобретаемый весной на лыжных трассах: пара светлых сияющих глаз на фоне глубокого коричневого загара.
— Хорошо отдохнули? — интересуюсь я.
— В Лез-Арке[91], с друзьями, — говорит она. — Фантастический снег! А вы?
— Лес-Мендипс, — отвечаю я на французский манер. — С моими родителями. Свежий снежный покров на Пасху. Совершенно не по сезону.
Том делает шаг в сторону, чтобы взглянуть на меня, сбитый с толку тем направлением, которое приобретает беседа, и пожимает плечами.
— Я не слышала о таком курорте. Это в Болгарии? — Светлые глаза на темном фоне недоуменно моргают.
— Чуть западней, — туманно поясняю я.
— «Марк Уорнер»? «Паудерн Бирн»[92]? Свободные спуски? Сложные трассы? — сыплет она скороговоркой, чтобы обозначить близкое завершение нашего обсуждения достоинств горнолыжных курортов. И действительно, стайка юрких мамочек с похожими физиономиями подают ей знаки руками из другого конца гостиной.
Я вспоминаю, как мы больше часа блуждали по маленьким деревушкам в долине реки Эйвон: я забыла напомнить Тому, чтобы он свернул на М4, и одновременно обнаружила, что главная страница обложки с перечнем деревень отсутствует на нашей карте дорог Британии.
— Впечатляющие! — отвечаю я на ее каскад. — Мы преодолели большое расстояние. — Включая споры по поводу:
1) почему наши вещи упакованы в пластиковые пакеты вместо чемоданов,
2) каким образом, несмотря на обилие пластиковых пакетов в багажнике, не нашлось ни одного пустого на случай укачивания в автомобиле, и
3) по каким причинам мы когда-то сочли себя достаточно совместимыми для брака.
— Курорт расположен высоко? — вежливо осведомляется она.
