шквала, я решила, что постою в этом лифчике и трусиках еще немного, чтобы продлить удовольствие.
Я предавалась мечтам под большой вывеской, гласившей «Белье для него и для нее», с красным сердцем, нарисованным между словами «для него» и «для нее», когда вдруг поняла, что нахожусь там уже не одна. Какой-то мужчина что-то высматривал в секции «Калвин Клайн». Я задумалась, не страдает ли мужское «эго» при покупке трусов маленького размера и не следует ли мне обменять трусы, которые я выбрала для Тома, на большие, когда мужчина повернулся ко мне, и я тут же узнала его.
Прошло десять лет, он стал немного более тучным. Его щеки были розовыми и пухлыми, и я смогла ясно представить, как он должен был выглядеть, будучи толстеньким малышом, потому что избыточный вес означает меньшее количество морщин. Он добавляет мясо к костям. Мужчина выглядел как человек, который любит поесть и выпить. Его волосы поредели, и это делало его лицо непропорционально большим, а под первым подбородком я заметила признаки второго. Широкие мазки были теми же самыми. Пару секунд мы беспощадно разглядывали друг друга, в итоге я пришла к выводу, что время оказалось ко мне несколько добрее, чем к нему, главным образом потому, что мои недостатки было легче скрыть.
— Люси, — произнес он удивленно. — Что ты здесь делаешь? Ты следила за мной?
Я рассердилась. Как типично для него, даже спустя столько времени подозревать, что я выслеживала его! Основы наших отношений лежали в обоюдном флирте, мы перегибались через стол, чтобы посмотреть на что-то в газете немного дольше, чем следует, касаясь друг друга плечами, заставляли друг друга смеяться слишком много, не допуская к месту веселья других людей, и всегда были уверены, что будем сидеть рядом на корпоративных вечеринках. Это было обоюдное преследование. Но под его напускной беспечностью скрывалось непомерное тщеславие. Точно так же, как первое впечатление часто оказывается верным, я была рада убедиться, что незапланированная встреча спустя почти десять лет дала схожее представление о нем. Расстояние не обязательно добавляет очарования сложившемуся образу, что было свойственно Средним векам, когда ностальгия по прошлому и страх перед будущим могли поддерживать взрывоопасное партнерство в настоящем.
— Вообще-то я оказалась здесь раньше тебя, и, думаю, мы оба пришли за одним и тем же, — сказала я, выставляя напоказ мое нижнее белье.
— Не могу решить, какой размер мне брать — средний или большой, — сказал он.
— Средний, насколько я помню, — ответила я.
Он засмеялся. Иногда, когда встречаешь бывшего любовника, простота общения уничтожается прошедшими годами. Тогда возникает чувство утраты: вряд ли может повториться та же самая степень близости. К счастью, я не испытывала к нему прежних чувств.
— Я запал на эти, — искренне сказал он. — Ты не откажешься от кофе?
Думаю, пригласить женщину выпить кофе со стороны мужчины в двадцать первом веке равнозначно тому, как если бы мужчина викторианской эпохи предложил бы ей прийти к нему посмотреть на его гравюры. Это безобидное на вид приглашение, вызванное, очевидно, невинными намерениями, и все же в его основе скрывается желание побыть наедине. Поэтому мы оба побросали выбранное нами белье — пожалуй, даже слишком поспешно — и устремились в маленькое кафе, где чай подавали в надлежащих китайских чашках, на белых скатертях. В течение следующего часа он рассказал мне следующее. Он тут на отдыхе вместе с женой и двумя детьми. Они арендовали перестроенный сарай где-то в пригороде Холта ближе к побережью и платят за него довольно много. Он теперь режиссер и на независимой съемочной площадке в Брэдфорде руководит съемками фильма о любви азиатской девушки и белого юноши. Он член совета Британского института кино. Он проводит много времени в разъездах. У него замечательная жена. Однако необходимость долгое время находиться вдали друг от друга делает совместное существование еще более трудным, поскольку каждый из них живет собственной жизнью. Он никогда не рассказывал ей про нас, и ничего похожего в его жизни больше не случалось. Я не была уверена, верю ли я ему, однако это кое-что говорило о том, каким он хотел казаться. Он ничего не спрашивал обо мне, до тех пор, пока чай в чайнике не остыл и снаружи снова не пошел дождь; это было типично для моего приятеля, я чуть не забыла, насколько самовлюбленным он был.
— А ты чего добилась, Люси? — наконец спросил он.
— Замужем, трое детей. Мамочка-домохозяйка, — ответила я. — Так называется работа, упоминание о которой заканчивает любую беседу. Я оставила работу в «Вечерних новостях» через пару лет после твоего ухода. После рождения нашего первого сына я работала недолго.
— Почему ты так поступила, ты ведь любила свою работу? — спросил он. — У тебя было так много планов, столько идей. Я думал, ты предназначена для больших дел и славы. Я бы дал тебе работу в любой момент.
— Видишь ли, баланс работа — жизнь не так легко соблюдается. Вот я и подумала, а не взять ли годик передышки? Но потом забеременела снова, а потом опять. И так неожиданно пролетели восемь лет, — объяснила я.
Я хотела спросить его, может ли он вспомнить какие-то из моих великих идей. Ведь я их совершенно не помнила, а они могли бы сейчас пригодиться. Как лишние часы сна, которые раньше я считала само собой разумеющимися, пока у меня не появились дети. Мне было жаль, что я не положила, их в банк — на случай если это потребуется в будущем.
— Итак, тебя устраивает быть только матерью?
— Оставить работу — немного похоже на то, как переехать жить из города в деревню. Раз уж ты сделал это, трудно вернуться назад. Я оказалась втянута в череду родительских обязанностей. Темп жизни изменился, он такой бешеный и неуправляемый! Современная культура проходит мимо тебя, и ты ложишься спать все раньше и раньше, потому, что окончательно вымотана, зато ты учишься жить в зависимости от времени года. И мне кажется, моим детям нравится, что я всегда рядом, и мне тоже нравится быть всегда с ними. Сейчас я, очевидно, совершенно нетрудоспособна и имею еще более низкий статус, чем стриптизерша, танцующая на коленях клиента.
Он засмеялся. И мы улыбнулись иронии наших абсолютно различных устремлений и их совершенно разным результатам, поскольку феминизм, конечно, проделал долгий путь, но женщины все же остались теми, кто принимает трудные решения.
— Танцовщицы-стриптизерши — сильные личности, — сказал он. Потом наступила пауза. — А как семейная жизнь? — Вопрос повис в воздухе — это была опасная территория. Я внимательно разглядывала свою чашку с остывшим чаем.
— Прекрасно. Временами ухабистая, а иногда трагикомическая. — Я ответила достаточно честно, что позволительно, когда разговариваешь с человеком, которого больше не увидишь. С той степенью честности, которая свойственна путешественникам в дальних странах. — Дети подталкивают тебя к экстремальным поступкам, а отношения могут потонуть в бытовом болоте.
— Расскажи-ка мне об этом! Иногда я думаю, что гораздо легче любить человека, пока ты как следует не узнал его и он не свалился с пьедестала. Когда я начал жить вместе с моей женой и увидел, как она подстригает ногти на ногах и грызет пальцы, какая-то небольшая частичка меня умерла. Вот почему те старые отношения, которые никогда не выходили за рамки физического желания, так надолго запечатлеваются в памяти.
— Очень точно, — не раздумывая, согласилась я.
— Именно об этом мой следующий фильм, он более коммерческий, чем предыдущий, в основе его — история мужчины и женщины, которые вновь встречаются на вечеринке старых друзей и заканчивают тем, что пытаются воскресить былую страсть. У нас американские спонсоры, поэтому фильм будет иметь голливудское окончание.
— Итак, она остается со своим мужем или сбегает со старым любовником? — спросила вдруг я.
— Она уходит от мужа.
— Но разве это счастливый конец?
— Я не говорил про хэппи-энд. Я сказал «будет голливудское окончание».
— Но ведь, наверное, было бы более романтично, если бы она осталась со своим мужем? — настаивала я.
— Люси, это был бы медленно кипящий котел, если бы она так поступила, — возразил он.
— А что случилось с ее мужем?
— Ну, он, в конце концов, стал жить с кем-то еще, — сказал он уже немного нетерпеливо.
