станет самым суровым.
Однажды ночью, когда поезд остановился в депо, появилась группа из четырех пьяных солдат. Они осветили вагон, бросив в керосин старые тряпки, которые загорелись. Распространилась страшная вонь. Во рту пересохло еще больше. Русские принялись шарить по нашим чемоданам в надежде найти хоть что- нибудь. Первым делом они изъяли бутылки с питьевой водой, которые мы припрятали. Перчатки, носки, ремни – все пошло в ход. Проверив сумки, они обыскали нас. Потом грабители перешли в другой вагон.
Вскоре я заболел конъюнктивитом, возможно из-за постоянного сквозняка. Солдат по имени Вилли наложил мне повязку. Теперь я вообще ничего не видел и чувствовал себя так, будто совсем собрался умирать. Кто-то воспользовался моей незрячестью и пододвинул меня к туалету. Здесь дуло еще сильнее. Если бы за мной не присматривали пожилой сержант и трое моих товарищей, мне вряд ли бы удалось выжить. Слава богу, воспаление быстро прошло, и даже не пришлось прибегать к помощи врача и медикаментов.
Иногда приходили охранники, чтобы выводить нас на работу. От нас требовалось выносить мертвых. В тот день я стал невольным свидетелем жесточайшего преступления, когда-либо виденного мной. Раньше нас звали выносить мертвых и грузить их тела в три вагона, прицепленные к поезду. Это были вагоны для мертвецов, которые в тот момент еще не были заполнены. Но когда мы были вынуждены выполнять работу в этот раз, я увидел, что они забиты доверху. Тела лежали друг на друге, с раскинутыми в разные стороны руками и ногами, и были немного подморожены. Мертвецы смотрели на нас пустыми глазами, как у дохлой рыбы. Это было страшно. Но и это было еще не самое худшее.
После того как мы собрали мертвых в каждом вагоне, нас отправили в середину состава. Когда открылась дверь, я почувствовал, как кровь застыла у меня в жилах. Около тридцати совсем больных пленников были брошены в этот вагон без оказания медицинской помощи, и теперь, спустя столько времени, прошедшего за период нашего путешествия, все они были мертвы. Хлеб, вода и банки с консервированными продуктами лежали нетронутыми. Меня охватил ужас. Я вспомнил, что несколько дней назад к нам в вагон заходил так называемый врач и спрашивал, есть ли больные. Тех, кто ссылался на болезнь, видимо, отправляли в этот вагон! Я поблагодарил Бога за то, что мой недуг быстро прошел и я не угодил сюда.
В нашем вагоне умерло восемь человек. В других – примерно столько же или больше. Когда поезд отправлялся, его пассажирами было около трех тысяч человек, но более семисот умерли в дороге.
Я попытался определить, куда мы едем. Судя по количеству снега и слишком низким температурам для конца марта, а также учитывая направление движения нашего поезда, я решил, что, должно быть, мы находимся на Крайнем Севере России. Конечно, нам не говорили об этом, а любые попытки пообщаться с местными жителями в те короткие периоды, когда нам позволяли выглянуть из окон, строго пресекались.
Приезд в лагерь
Нас высадили, чтобы еще раз мы могли вымыться, а также провести дезинфекцию нашей одежды. Стало очевидно, что мы приближаемся к пункту нашего назначения. Нас разбили на небольшие группы. По обеим сторонам железной дороги тянулся лес, пролегая на многокилометровые расстояния так далеко, что не было видно ни конца ни края. Наконец мы прибыли.
Вместе с тремя товарищами мы прижались к двери, ожидая момента, когда сможем выпрыгнуть из поезда. Снежные сугробы доставали нам до пояса. На вышках, располагавшихся по кругу, стояли охранники, держа при себе овчарок и не спуская с нас дула автоматов, готовые немедленно пристрелить любого, попытавшегося убежать. Таковым был наш приезд в Сибирь.
Много недель мы провели в полумраке вагонов, и теперь яркий солнечный свет ослепил нас. Мы строем вошли в лагерные ворота. Мой друг Ульрих ел снег, собранный с окна в вагоне, и теперь совсем разболелся и обессилел. Чтобы не упасть, он повис на наших плечах, и мы тащили его.
Ворота захлопнулись за нами, и мы увидели лагерь перед собой – бревенчатые дома с деревянными крышами, крытыми дранкой. Меня вместе с большим количеством других пленников поместили в сравнительно большой дом.
Охранники распределили нас по разным баракам. Около ста человек поместили в барак, ближайший к воротам. Мы с друзьями присоединились к другим заключенным. Типичное для тюрьмы зловоние и полумрак слабо освещенной комнаты создавали не слишком-то гостеприимную атмосферу. Дневной свет едва пробивался сквозь окна, забитые картоном.
Не успели мы разложить вещи на свои койки, как Ульрих бросился к окну, держа в руке жестяную банку.
– Куда ты собрался? – закричал Ханс, негласно считавшийся старшим в нашей компании.
– Я очень хочу пить. Надо попробовать достать немного снега, – ответил он нетерпеливо.
– К нему потихоньку возвращаются силы, – заметил я.
– А ведь он с трудом шел, когда мы выходили из поезда.
К этому времени наш друг уже вернулся и поставил банку со снегом на печку.
– Разве ты не видишь, какой грязный снег? – спросил Ханс.
– Не твое дело. Мне главное что-нибудь выпить. Я умираю от жажды, – ответил Ульрих, почти разозлившись.
Прошло несколько минут. Не дождавшись, когда снег растает полностью, он вытащил ложку и начал есть его.
– Ну разве ты не можешь подождать совсем немного, когда снег растает и вода закипит? – просящим голосом обратился к нему Ханс.
– Тебя никто не просил следить за мной. Ханс увидел, что спорить бесполезно.
Вскоре состояние Ульриха сильно ухудшилось, и его отправили в госпиталь вместе с другими больными, которых набралось несколько человек. Здание больницы было обшито деревянными планками, выкрашено в белый цвет и никак не походило на место, где можно выздороветь. Крысы сновали там постоянно. То, что мы ели, с трудом можно было назвать пищей. Наш друг пострадал от дизентерии, потому что не думая пил грязную талую воду.
На следующий день я шел по лагерному двору и снова увидел Ульриха. Он был мертв. Его голое тело лежало на санях. Всех умерших свозили в сарай и ждали, когда наберется большое количество мертвых, чтобы потом закопать всех сразу в общей могиле. До этого момента человеческая смерть не влияла на меня так сильно, но сейчас умершим был мой хороший товарищ.
Позднее я понял, что случилось с одеждой Ульриха: санитары, работавшие в госпитале, украли, а потом продали ее. Немецкие вещи пользовались спросом у русских.
Среди нас находилось два католических священника, один из которых был смертельно болен. Мы наблюдали душещипательную сцену, когда молодой священник причащался перед тем, как его глаза закрылись навеки. В такие моменты лишь вера в Бога помогала выжить нам. Но сейчас мне хотелось бы знать, что за сила давала нам веру в Господа, ведь христианами все мы только лишь назывались. Что касается меня, то раньше я никогда не верил в чудеса. А сейчас все мы были беспомощны и вынуждены смириться с неизбежным будущим. Наши жизни находились в чужих руках, и мы ничего не могли поделать с этим. Как никогда больше в своей жизни, мы нуждались в Божьей помощи. Почти всех нас сплотила вера в Господа.
По крайней мере, в лагере нас регулярно кормили. В основном ежедневный рацион состоял из капусты (свежей, тушеной, вареной), репы, хлеба (часто пшеничного) и каши, приготовленной из овсяных хлопьев. Вместе с этим нам давали соленую треску, после которой невыносимо хотелось пить. Мясом нас почти не кормили, а когда давали масло, то это были такие маленькие кусочки, что их можно было разглядеть только под микроскопом. Порции, которые мы получали, были очень маленькие. Не всем удалось выжить в таких условиях: голод и к тому же столь резкая перемена климата. Многие умерли сразу, многие – впоследствии.
Жизнь в лагере
Четыре главные болезни свирепствовали в лагере и ежедневно уносили человеческие жизни. Прежде всего, холера стала причиной постоянной диареи, из-за которой организм ослабевал до такой степени, что очень скоро заключенные умирали. Многие погибли от водянки. Их сразу было видно по отекшим ногам и лицам. Многих свалила эпидемия гриппа. Наравне с этими болезнями люди часто умирали
