вдруг обратился к Шрираму:
— Твой город очень красив. Ты это замечал?
От волнения у Шрирама перехватило дыхание. Утренний ветерок обвевал ему лицо, птицы чирикали, в городе было тихо; все это было так знакомо, но почему Махатма заговорил об этом именно сейчас? Что ему ответить — да или нет? Если он скажет «да», то солжет, и Махатма это тотчас заметит; а если скажет «нет», Махатма Бог знает что о нем подумает. Он огляделся. Пара писак, присоединившихся к колонии в надежде на сенсации, с любопытством ждали, что он скажет; они явно наслаждались его замешательством, и он не решался взлянуть в сторону Бхарати. Махатма сказал:
— Бог — повсюду, и если ты хочешь почувствовать его присутствие, ты увидишь его в таком месте, как это, где течет такая красивая река, солнце восходит в таком великолепии красок, а воздух так свеж. Почувствовать красоту этого часа, красоту природы или предмета есть само по себе форма молитвы.
Шрирам слушал в почтительном молчании, радуясь, что так легко получил отпущение. Гандиджи говорил о красоте, и это слово казалось отвлеченным в применении к солнцу и воздуху, но оно приобретало практическое значение, когда он думал о Бхарати. Ганди сказал:
— Когда мы увидимся в следующий раз, ты должен будешь дать мне очень хороший отчет о себе.
Он добродушно рассмеялся, и Шрирам ответил:
— Да, Бапуджи, я стану другим человеком.
— Зачем ты говоришь «другим»? С тобой все будет хорошо, если только ты во всем будешь самим собой.
— Я не думаю, что этого достаточно, Бапу, — сказала Бхарати. — Он должен изменить себя, если хочет чего-то достигнуть. Он очень ленив. Встает в восемь и целый день бездельничает.
— Откуда ты знаешь? — вознегодовал Шрирам.
— Просто догадываюсь, — ответила Бхарати.
Шрирам рассердился — это же несерьезно, что это она болтает? Все засмеялись. Махатма сказал:
— Нельзя так говорить, Бхарати, если ты не собираешься им заняться, чтобы помочь ему.
В последние пятнадцать минут этой прогулки Махатма не произнес ни слова: он шел молча, не поднимая глаз от земли. Когда Махатма молчал, все замирали. Только передвигали ноги, стараясь не отстать от него; идя по песку, некоторые тяжело дышали, изо всех сил стараясь приглушить этот звук. Молчание Махатмы было всепоглощающим и суровым, и Шрирам боялся даже кашлянуть или сглотнуть, хотя ему очень хотелось прочистить горло, откашляться, чихнуть или помахать руками. Слышался только плеск воды да щебетанье птиц. Где-то мычала корова. Даже Бхарати, воплощенье игривости, казалось, посерьезнела. Махатма вынул часы, глянул на них и сказал:
— Пойдемте назад. Больше я сегодня гулять не могу.
Шрираму хотелось спросить, почему, но он сдержался. На обратном пути Махатма повернулся к нему и сказал:
— Я слышал, у тебя есть бабушка, но родителей нет.
— Да, она очень стара.
— Конечно, иначе ты бы не звал ее бабушкой, правда?
Вокруг засмеялись — и Шрирам из вежливости тоже.
— Она, верно, скучает по тебе, когда ты так долго отсутствуешь?
— Да, сильно скучает. Она на меня очень сердится. Не знаю, как тут быть, — признался Шрирам, смело кидаясь вперед.
Ему было приятно, что он что-то сказал по собственной волe; он только боялся, как бы Бхарати не вмешалась — возьмет и скажет какую-нибудь гадость или поставит его в неловкое положение. Хорошо, что она молчала. Махатмаджи сказал:
— Ты должен также заботиться и о бабушке. Она ведь, верно, посвятила себя тому, чтобы тебя вырастить.
— Да, но, когда меня нет, как сейчас, она очень расстраивается.
— Разве ты не можешь не оставлять так часто?
— Да, Бапу, иначе как я сумею что-то сделать в этом мире?
— А что именно ты хочешь сделать?
На этот вопрос Шрираму было трудно так прямо ответить. На него нахлынуло множеств разных мыслей, и, как всегда бывает в таких случаях, выразить их так сразу было нелегко. Он что-то сказал; Махатма терпеливо смотрел на него; остальные молча ждали; несколько минут прошло в попытках выразить себя, наконец Шрираму удалось произнести связную фразу. Изо рта его вылетели слова, продиктованные настоятельностью его подспудных желаний.
— Я хочу быть там, где Бхарати, — произнес он.
— Ах, вот как! — сказал Махатма.
Похлопал Бхарати по спине и заметил:
— Какой у тебя хороший друг! Тебе должно быть приятно иметь такого преданного друга. Давно ты его знаешь?
Бхарати, ни на миг не задумываясь, ответила:
— Со вчерашнего дня. Я увидела, что он сидит в твоей хижине, и спросила его, кто он такой.
— Но я знал ее раньше, хотя заговорил с ней только вчера.
Махатма вошел в свою хижину и занялся другими делами. Его поджидало множество людей. Бхарати тоже тут же исчезла в его хижине. Шрирам смешался с толпой людей, ожидавших Ганди на улице. Он завидовал Бхарати. Позже она отыскала его и сказала:
— Возможно, ты к этому не привык, но в присутствии Бапу мы говорим только абсолютную правду, не меньше и не больше.
Он принялся выговаривать ей:
— Что он теперь обо мне подумает, узнав, что я так недавно тебя знаю, и все-таки…
— Что «все-таки»? — поддразнила она.
— И все-таки хочу быть с тобой и так далее.
— Почему бы тебе не пойти к нему и не сказать, что ты болтал вздор, просто говорил, что в голову придет, не думая и не сдерживаясь? Почему ты не сказал ему, что хочешь служить своей стране, что ты патриот и готов пролить свою кровь, чтобы увидеть, как англичане покидают страну? Почти все так говорят, когда оказываются с ним рядом. Я видела, как coтни людей приходили к нему и говорили то же самое.
— И он всему этому верит?
— Может, и нет, но он считает, что нехорошо кому-то не верить.
— Но ты же сказала, что в его присутствии нужно говорить только правду.
— Если можешь, конечно, но если нет, тогда лучше хранить молчание.
— За что ты на меня сердишься? Разве твой долг не заключается в том, чтобы не сердиться на людей? — жалобно протянул Шрирам.
— Оставь, пожалуйста, — бросила Бхарати. — Это самого Махатму выведет из терпения. Что он также и обо мне подумает, если решит, что я поощряю такого типа, как ты? Болтаешься здесь у нас, а я ведь тебя даже дня не знаю!
Шрирам махнул рукой на осторожность и небрежно ответил:
— Разве это имеет значение, долго я тебя знаю или нет? Ты думала, я бы стал ему лгать, если б ты меня не предупредила?
Кто-то из соседней хижины позвал Бхарати, положив тем конец их препирательствам. Бхарати повернулась и куда-то исчезла.
Ее слова навели его на мысль. Он понял свое упущение и решил на следующей же прогулке с Махатмой его поправить. Он так беспокоился, что проспит — Махатма подымался так рано! — что не спал всю ночь. Он лежал на полу рядом с одним из волонтеров из лагеря. Странно было устраиваться на ночь в хижине: он чувствовал, что вступает в совершенно иной мир. Ему не хватало его уютной комнаты в доме на Кабирской улице. Не хватало двух подушек и мягкого матраса на ковре; даже шум, доносившийся с Кабирской улицы, лишь усиливал атмосферу домашнего уюта, и он страшно тосковал по нему. Жизни его
